БРАТЬЯ
Их всегда было двое, оба - сажень в плечах,
Две грозы над рекою, два ножа, два меча.
Одинаковей братьев штат Герреро не знал,
Но спаяло проклятье судьбы и имена.
Акапулько и бухта, где песок, словно мел,
Где трава, словно муфта, весь тростник же сгорел, -
Райский мир им был брошен под подошвы сапог,
Обчищали прохожих, пили литрами грог.
Два наемника в темных, без подбоя, плащах,
Не шептали: «Опомнись», не касались плеча.
Просто делали дело, каждый брал полцены.
Совесть будто истлела, но друг другу – верны.
Были. Как-то в сиесту соткалась из ветвей
Их судьба в темпе престо. И судьбу звали Джей.
Скорпионы кудряшек по изгибу спины,
Им казалось, размажет, от внезапной весны,
Что закрыла, как в гетто, не оставив щелей,
Оплетали браслеты ноги без сандалет.
Нет, не знатная дама, и не дочь моряка,
От манер – ни полграмма, неприступности скал
Нет в помине. Гетера. Может, чья-то жена,
Смотрят все из партера как на кубок вина.
И, какая-то сила вдруг важнее, чем кровь,
Они оба – влюбились, оба – так что до гро…
Ей все было как шутка, то один, то другой,
Имена перепутать – пнуть корягу ногой.
Весело - неизбежно. Оба дали кольцо.
Рыбам кинув небрежно, эти кольца «в лицо»,
Улыбнулась лукаво – как же будем делить?
Каждый знал, что не прав и... Оставалось лишь пить.
Разговор не вязался, не решался вопрос,
И казалось эрзацем даже Солнце. Вразнос
Оба шли, оба знали, что другой ждет в тени,
Когда резко сжимали ее плеч эбонит.
Но один брат был старше, значит должен решать:
На заре, вместо спаржи он принес ее шаль.
Всю в крови. Бросил рядом в остывающий ил.
Нож, который в ней спрятан, тут же все прояснил.
«Брат, тебя нет дороже , не могу потерять,
Мы срослись, плоть и кожа, мы бесстрашный отряд,
Нас всегда будет двое. Так должно было быть.
Я убил ее. Стоит до рассвета – зарыть».
СИНДИ
Синди гуляет с собакой, жарит бекон по утрам.
Учит дорожные знаки в рамках специальных программ.
Синди работает баре, мило болтает с Нино,
Кофе пятнадцатый сварен, Синди не чувствует ног.
Хочется - как обыватель, шкуру его надевать,
Только проблема в кровати. Синди пугает кровать.
Синди боится подушки, спать бы на ложе гвоздей,
Синди – не нервная чушка. Синди стреляла в людей.
Совесть о «надо» крошилась там, на восьмом этаже.
Синди еще не машина, но и не личность уже.
Пусть от Орсе до Ташкента можно за сутки скакать –
Снайпер не может быть кем-то. Он продолженье курка.
Бич нестабильных мишеней. Гладили пальцы курок.
Руки сжимали не шейкер, руки баюкали глок.
Впаяны насмерть в сетчатку красные точки и штрих,
Синди не носит перчаток – моет посуду без них.
Пули во лбу или сердце взгляд ее ловят, как плеть,
Долго еще по инерции воплям под утро звенеть.
Через границы и судьбы сон стал ее палачом,
К Синди приходят Те люди. Кровь из отверстий течет.
Их не способны прогнать и остановить у дверей
Ни амулет над кроватью, ни верный пес Лаки Дей.
Крыши пустых небоскребов были засадой на дни,
Все подготовлено, чтобы пуля была как магнит.
Синди казалось, проблема – это всего лишь начать.
Нет человека – и схема: к черту любую печаль.
Прошлое стынет за бортом, к черту все аутодафе –
Синди понравился Джордан, новый охранник в кафе.
Призраки с монстрами стаей тают в проеме окна,
Если тебя обнимают. Если ты спишь не одна.
Вроде идеальное лето, чье-то тепло – аспирин.
Жаль только, нет сигареты – Синди идет в магазин.
И по дороге мечтает об обнаженной спине,
Коже, что плавится, тает, к ней прижимаясь во сне…
Вот, сигареты в кармане. Мягкий удобный матрас.
И улыбнулась ей память черной дырой между глаз.