Дорогу осилит идущий...
13:22
Стихи
ГИБЕЛЬ МОЯ (По «Нотр Дам Де Пари»)
Безумие как смысл – разбитый вдребезги,
Осколками – и душу в бахрому.
Я не хотел подобного жребия,
Я сам не понял, как и почему.
Всегда один, загроможденный книгами,
Всем прихотям скелеты раздробя,
Полжизни проходивший под веригами,
Я был идеален. Где-то. До тебя.
В том мире, где молитвы с герменевтикой
Сопровождали дни и вечера,
Я был как снег, не таявший, и гнев Его
Не ныл во мне, как перелом ребра.
Но был закат. Балкон. И гомон площади.
Ты танцевала, в огненном кругу.
Они смотрели, торгаши, извозчики,
И я смотрел. И знал, что не могу.
Ты поднимала руки под лучами и
Кружилась юбка, на бедре разрез,
И я горел, как будто в адском пламени,
Я знал, что преступление – смотреть.
Как на краю обрыва перед гибелью
Ты танцевала, столбенел народ,
И я следил за плавными изгибами,
Мелькало то колено, то бедро.
Край неба и ладони, словно лезвия,
Проклятие и цель слились в одно,
И стали в одночасье бесполезными
Все проповеди, сказанные мной.
У нас в кругу не принята омерта, и
Вину отдельно каждому вдолбят.
А ты… такая теплая и смертная.
И розы нефа смотрят на тебя.
И вздохи человеческого улия
Летели по твоим босым следам,
А надо мной смеялись все горгулии
И все химеры с крыши Нотр-Дам.
Я лицемер. Сжимая четки в спальне и
Молясь, тебя узрел на витраже.
И что же быть могло парадоксальнее,
И тривиальней. Чем вот так. Туше.
И мне бежать бы, словно черт от ладана,
Молясь, чтобы Господь нас пощадил,
Но я уже увидел перекладину
И тень веревки на твоей груди.
Безумие как смысл – разбитый вдребезги,
Осколками – и душу в бахрому.
Я не хотел подобного жребия,
Я сам не понял, как и почему.
Всегда один, загроможденный книгами,
Всем прихотям скелеты раздробя,
Полжизни проходивший под веригами,
Я был идеален. Где-то. До тебя.
В том мире, где молитвы с герменевтикой
Сопровождали дни и вечера,
Я был как снег, не таявший, и гнев Его
Не ныл во мне, как перелом ребра.
Но был закат. Балкон. И гомон площади.
Ты танцевала, в огненном кругу.
Они смотрели, торгаши, извозчики,
И я смотрел. И знал, что не могу.
Ты поднимала руки под лучами и
Кружилась юбка, на бедре разрез,
И я горел, как будто в адском пламени,
Я знал, что преступление – смотреть.
Как на краю обрыва перед гибелью
Ты танцевала, столбенел народ,
И я следил за плавными изгибами,
Мелькало то колено, то бедро.
Край неба и ладони, словно лезвия,
Проклятие и цель слились в одно,
И стали в одночасье бесполезными
Все проповеди, сказанные мной.
У нас в кругу не принята омерта, и
Вину отдельно каждому вдолбят.
А ты… такая теплая и смертная.
И розы нефа смотрят на тебя.
И вздохи человеческого улия
Летели по твоим босым следам,
А надо мной смеялись все горгулии
И все химеры с крыши Нотр-Дам.
Я лицемер. Сжимая четки в спальне и
Молясь, тебя узрел на витраже.
И что же быть могло парадоксальнее,
И тривиальней. Чем вот так. Туше.
И мне бежать бы, словно черт от ладана,
Молясь, чтобы Господь нас пощадил,
Но я уже увидел перекладину
И тень веревки на твоей груди.