Друзья, делюсь рассказом про ЭИИ с СЛЭ. Начало - www.diary.ru/~2029/p153247790.htm?from=30
"Иногда у меня были очень плохие идеи", часть 2
Читать
~~~
Море волнуется раз… К горлу подступала тошнота и очень хотелось пить.
В голове на манер заевшей пластинки кружилась строчка из стихотворения:
«Каждый твой жест полосует меня как плеть».
И это было правдой.
Но страшнее всего были не жесты.
Не зубастая железная игрушка на его кулаке. Не реконструкция ее услужливым как придворная фрейлина воображением того момента, когда он пускал игрушку в дело.
И даже не смысл его слов – под смыслом она в глубине души подписалась.
Это был голос.
Каждая повелительная интонация, каждая железная нотка словно выдирала раскаленными щипами куски из ее силуэта. Она чувствовала себя ледяной фигуркой, с размаху брошенной на мертвый пятнистый мрамор столешницы. И смешиватель коктейлей со всей дури колотил по ней ножом для колки льда, отрубая то маленькие куски, то побольше, то целые глыбы, обращая в ничто, равняя под ноль. Каждое его слово было как острие ножа, скользнувшее по мраморной поверхности в том самом месте, где еще секунду назад было скованное ледяным оцепенением, но живое, не разделенное двумя сияющими сторонами лезвия тело – её тело.
От его голоса хотелось кинуться на пол и лечь грудью на ощерившиеся гвоздями доски. Забраться под стол и забиться в самый темный угол, но не от страха, вовсе нет… От противного, как холодная струйка пота по спине, ощущения собственной ущербности. Собственной слабости.
Не способности ответить – хоть близко! – тем же.
Под этим голосом стоишь как под грозой. В диапазоне его звучания ощущаешь себя цирковым лилипутом-уродцем, которому вновь и вновь протягивают зеркало – мол, посмотри на себя, полюбуйся! Но, самое худшее - она могла сопротивляться. Не устраивать провокации, а именно сопротивляться, по-настоящему, с целью все это прекратить.
Сопротивление, как гигантский пресс, выжимало все душевные силы в течение первых трех минут. И включалось сразу же, на автопилоте. Заранее обреченное на провал – но неизменно включалось. И тянуло все жилы. Это было странно… Странно, когда чувствуешь: тебя уже совсем нет сил, у тебя сломаны все места, и рефери в твоей голове готов вскочить и поднять вверх чужую руку – но ты не можешь сдаться. Это как стоять перед ротой на расстреле и не падать, когда из тебя уже сделали решето. Она видела себя рухнувшим самолетом, ползущим на брюхе по пустыне. Это так страшно – когда твоя природа кричит тебе в уши: «Нет!!! Нельзя пасовать перед этой жестокостью, бесчеловечностью и аморальностью, нельзя прогибаться под этим давлением, иначе весь мир погрязнет в этой грубой, первобытной стихии, в этом кулачном праве. И если не ты – кто это остановит? Нельзя, слышишь, нельзя – не позволяй себе приказать, не дай себя продавить, держись, зубами, ногтями, обрубками пальцев – только держись!»
А тебе уже не за что держаться – ну не за перемычки же между дырами, в самом деле.
Дырами от его слов. И тогда остов начинает ныть сильнее дыр – твоя гуманная природа пытается их залечить, заделать, но сама расползается на глазах.
Ты словно разбиваешь протянутое зеркало и лишь потом смотришь на порезанную руку. А еще секунду спустя видишь – в крови не только рука, она идет горлом, льется из ушей – потому что вместе со скалящимся стеклом ты разбил не свое отражение, а себя, пусть кривого и нелепого – но себя.
И теперь тебя просто нет – одни ухмыляющиеся осколки.
Ничто не врет так, как зеркала.
И ничто не говорит столько правды.
Его глаза были ее кривым зеркалом.
Внутри скреблись крысы. Не хотелось вставать с этой скользкой, затянутой полиэтиленом кушетки. Не хотелось смотреть на божий мир. Хотелось выть – как волчица, у которой украли новорожденного детеныша. Анна готова была на что угодно – лишь бы забыть этот разговор.
Нет, не так - лишь бы этого разговора никогда не было. Но тут и лоботомия не поможет - каждая повелительная нотка каленым железом прожгла нежную батистовую пелену её души.
Она ощущала себя даже не человеком – материей. Тонкой дымящейся тканью, состоящей из одних обугленных дыр. Ржавым пеплом на ветру. Так дом после пожара перестает быть домом – целым миром с голубями на красной черепице крыши, абажурами и геранью на окошках, а становится черным призраком, в котором гуляет ветер.
Внутри ее души гулял ветер.
«Но если ты сдаешься…»
Веретено с режущей, как тонкая медная проволока мыслью продолжало раскручиваться, вертеться уже само собой, по инерции, почти против ее воли.
Когда ты сдаешься… Когда выполняешь то, что велено… В первый момент тебе станет даже легче – волна схлынет. Чтобы через полчаса нахлынуть вновь. И затопить островок твоей самооценки, размыть самоуважение, по песчинкам унести в море чужой агрессии твою веру в себя.
Ты ненавидишь себя.
Ты словно человек, выдавливающий прыщик при гангрене. Ты твердо обещаешь себе, что в следующий раз все будет иначе, но уже знаешь – все будет только хуже. И сложнее. Ведь надо будет начинать даже не сначала, а на десять шагов назад от сегодняшней точки – ведь он уже знает, что тебе можно приказать.
Это как стоять в ожидании своей очереди перед приемной комиссией театрального института и видеть вылетающих оттуда зареванных студенток. Стоять и думать - тебе уже 26, и это твой последний шанс.
Ведь на самом деле – у тебя только одна попытка.
- Просыпайся, спящая красавица, открывай глазки…
Когда девушка, наконец, открыла глаза, над головой был незнакомый желтый потолок с лепниной. И он качался, как палуба сюрреалистического корабля с картин Дали.
- Я в аду?..
Она попыталась подняться, голова разламывалась, а в левый глаз словно вонзили ледяную спицу.
- Пока нет, всего лишь в медпункте. А что, есть, за что тебя в ад? Ну-ка расскажи.
Женщина в белом халате и с рыжими кольцами химии на голове добродушно улыбнулась и убрала нашатырь от лица Анны. Рукав черной блузки был закатан, и в синей вене чернел след от укола. Кинув на него взгляд, женщина вдруг резко стала серьезной.
- Очнулась, наконец… Две минуты не дышала. Что, экзамен завалила и в обморок грохнулась от перспективы папиного ремня?
- Не экзамен… Контрольную. Девушка не хотела никого посвящать в тонкости своей жизни.
- Да ладно, ерунда. Не переживай так, пересдашь. Я и преподавателя твоего только что видела, он согласен. Сам за тебя перепугался, а у него, между прочим, возраст уже. И сердце.
Так, значит, все подумали, это из-за учебы… Что ж, тем лучше. Ненавижу врать. А сейчас надо пойти домой, выпить кофе… И все будет хорошо, все обязательно будет хорошо.
- Там друзья тебя ждут, они отвезут домой. Тебе нужен покой.
- Хорошо, спасибо Вам огромное…
Распрощавшись с Женей на пороге своей квартиры и в сотый раз сказав, что с ней все в порядке, Анна устало закрыла дверь, сняла туфли, босиком прошла на кухню и поставила чайник. На руке расплывался синяк от укола. В голове звенело. От пережитого шока не было никаких мыслей, но девушке это даже нравилось. Она вспомнила Скарлетт О Хару – не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра. Очень мудрое решение. Завтра суббота, и можно спокойно во всем разобраться…
Но разобраться не получилось. Когда полчаса спустя Анна сидела на своей крошечной кухне, закутавшись в плед и стуча зубами по кружке с чаем, она никак не могла отойти от событий дня, причесать свои мысли.
Она не понимала его совершенно. Ей только кажется, или процесс для него важнее результата? Если бы у него была цель, что-то более реальное, чем мировое господство – вопросов бы не возникло. Но он словно хочет насилия ради насилия. Синие молнии бьют по стволам – и это стихия.
И это вызывало моментальное отторжение. Она не видела никакой практической цели за такими ужасными средствами. «Кровь – это мой наркотик» – и все. Она бы поняла, будь он фанатом какой-то идеи – но она не видела ни фанатизма, ни идеи. А теперь вот выходит, что она ничего не знает о нем… Анна нервно провела рукой по волосам – нет, это невыносимо! Первый раз в жизни ей не хотелось знать, что происходит в чужой душе – она просто-напросто боялась того, что могла там увидеть. Первый раз в жизни человек вызывал у нее не интерес, а ужас.
Так странно – она впервые чувствовала себя такой глупой, ужасно неуклюжей и… грубой. Да, именно грубой и бестактной, несмотря на свою вчерашнюю миссию матери Терезы.
Она ничего о нем не знает… Но она видела, видела на одну только минуту, но все же… Этого хватило чтобы понять: истинный источник его агрессии – не самовлюбленный хам, а она, Анна. Это же какой-то абсурд, оксюморон…
Но почему? Она же ничего не сделала. Абсолютно ничего плохого. Она поступила совершенно правильно – заступилась за слабого и обижаемого. Она была вежлива и тактична в объяснении своей позиции, так в чем же дело?.. Ей было как-то горячо и холодно одновременно, когда она вспоминала его слова. В глубине души она сама все это знала. И могла подписаться под каждым словом. Но предпочитала обманывать себя затертым клише «Миру нужны разные люди». Она ведь не сказала ничего в ответ, что было равносильно признанию поражения.
Девушка резко встала и начала ходить кругами – это всегда помогало думать. Почему-то, и она не могла понять почему, сама себе она виделась неуклюжей каракатицей с огромными клешнями. Слоном в посудной лавке. Гигантским комодом, придавившим бабочку… Да что ж это такое, в конце концов?..
Теперь она должна бояться?.. Она и так его боится. Она хочет держаться от него как можно дальше. Так почему же ей так хочется вскинуть глаза каждый раз, как только он входит в комнату?..
Нет, уж об этом она точно не станет думать сегодня, и завтра тоже. Никогда. Ей и так слишком много усилий стоил душевный покой. Все, баста. Финита ля комедия. Точка. Занавес. Вычеркнуть, стереть и забыть.
~~~
Пейзаж за стеклом машины уже полчаса как слился в сплошную зеленую стену. Жуков гнал свой спорт-кар на скорости двести тринадцать километров в час, причем, только одна его изящная кисть лежала на руле. В другой он спокойно мог держать бокал мартеля, но пить совсем не хотелось.
Хотелось убивать.
Нет, это просто уму непостижимо! Логика его картины мироздания расходилась по швам, словно лопнувший стручок гороха. Ну надо же такому случиться, что все существующие в мире недостатки разом воплотились в одном человеке! Все – и в одном, даже не в двух однояйцовых близнецах! Это же опровергает саму теорию вероятности!
Это не человек – это просто скопище всех пороков. Ужаснейшее занудство, педантичность, угрюмость, эскапизм, инфантильность, полная асексуальность, лицемерность, слабость, да такая, что дунешь – рассыплется, абсолютная неприспособленность к нормальной жизни, витание в облаках и венчающие весь этот «букет заболеваний» претензии на роль бога.
«Ты унижаешь личность!» - презрительно передразнил он девушку. Неужто невдомек – именно ее глупое поведение и топчет в людях ростки этой самой личности? Что может быть для личности унизительнее, чем прятаться за спину девчонки, даже если ты прячешься от тигровой акулы или кого-то, с ней сопоставимого?
Он должен был встать. И дать сдачи, как мужик. А не тыкаться своей окровавленной мордой в воображаемый белый фартук этой доморощенной Флоренс Найнтингейл.
Самое смешное, что философия – его любимый предмет. У него тоже есть мысли о том, что такое личность. Но для этой девчонки он всегда будет аморальным, безнравственным людоедом с частоколом первобытных инстинктов в авангарде.
Как же это бесит!!!
Но пусть! Он не собирается меняться из-за чьих-то глупых мнений, всем ясно?
И пусть такие, как она, подстраиваются под каждого выродка и строят с ним отношения. Тьфу, фраза-то какая противная, «строить отношения». Это ж не баня чтоб их строить.
Зачем эти люди нужны обществу, системе, эволюции, в конце концов? Как эволюция еще не смела их прочь с планеты своей железной рукой? Ведь смерть – её лучший, её самый эффективный инструмент, так почему же такие беззубые девченки еще не вымерли как мамонты?
"Антоны" тоже хлюпики еще те, конечно, но хоть прогу путную могут написать, и то делу польза. Напы хоть морду качественно могут набить – и то польза, и не малая. А этот бисквитный фарфор в голубых джинсах – ни того, ни другого! То ли дело такие как Женька – красивые и покорные, шикарные и душистые, как орхидеи-цимбидиумы с безумной палитрой цветов – они созданы чтобы украшать жизнь, провоцировать, радовать и восхищать, добиваться их и загонять… А эта… Защитница опущенных и посланных с красным флагом наперевес. Худосочная "Свобода" Эжена Делакруа.
Какое-то бесполое существо, и, разумеется, гордится этим. Как же, она у нас не девушка, а Человек и Личность! Была б она мужиком – я б этой личности с таким удовольствием врезал… Мы бы до смерти, кто кого забьет… Хоть каждый день! Впрочем, такого инфаркт от одной перспективы хватит.
Да ладно бы сидели в углу и молчали, раз природа их обидела, так нет же, еще и лезет под руку когда не надо! Ошалели совсем...
Я же вчера все сделал абсолютно правильно – проучил зарвавшегося молодчика, и проучил еще очень мягко, всего лишь разбив нос. По-хорошему за такое и руку сломать не слишком будет. За дело ведь.
Все, понял - они – орудие кармы, они годятся похоже только на то, чтобы мучить и издеваться. Ведь когда они вот ТАК смотрят – хочется самому себе глаза выколоть, лишь бы этот взгляд их проклятый не видеть… Да лучше бы ударили! Лучше б она монтировкой, чем этим взглядом, ну что здесь непонятного… Они – Монтанелли из «Овода»: «Будьте любезны, сами подпишите свой смертный приговор – мое нежное сердце не позволяет мне сделать этого!» Овцы проклятые… Инквизиторы чертовы… И главное, никто ведь меня не поймет – со стороны я обижаю бедную девочку, поэтому придется ей еще и улыбаться! Самое поганое, что для общества невинный ягненок – она, а я кровожадный волк. И никто не видит её манипуляций преступных. Расколоть бы сейчас вот этими руками ее маленькую голову…
И на вечеринку студенческую она в субботу не явилась! Ну как же, ее величество не станет заниматься столь низменной деятельностью, как распитие коктейлей в кругу студентов навеселе, это недостойно ее высоких чувств. Или меня просто испугалась... Дурочка! Неужели не понимает, что бесполезно прятаться – стоит мне только захотеть, я ее из-под земли достану в любой момент времени. Ее только моя природная доброта и спасает. Как же я ненавижу слабаков, лучше умереть, убить себя, чем быть в этой жизни слабаком или кем-то хоть отдаленно на него похожим. Как же это отвратительно и позорно… Собрать бы всех слабаков, слюнтяев и нытиков – и в карцер! Впрочем, это незаконно, и закон такой теперь вряд ли примут – цивилизованное государство, черт возьми. Ну ничего, можно их заставить валить лес в тайге – живо разучатся ныть и жаловаться на жизнь… Агнцы закланные! Да от них вреда побольше, чем от водородной бомбы!
Наматывая круги вокруг города, предаваясь этим кровожадным мыслям, Жуков до сих пор сам не заметил, что ни одна из прекрасных орхидей почему-то не сидит сейчас в его машине, хотя раньше они висели на сиденьях гроздьями, и что весь субботний вечер кое-кто пожирал глазами пространство, пытаясь выцепить из яркого ресторанного пейзажа хрупкую серую фигурку.
~~~
В понедельник перед занятиями на пороге квартиры Анны нарисовалась Женька. Легкое шифоновое платье было явно не предназначено для холодной осенней погоды, но Женю сей факт, видимо, нисколько не смущал.
- Ну что, пойдем учиться, болезная ты наша?
- Пошли… Кстати, вот, возьми мой шарф, простудишься.
- Вот еще, он не подходит к моему платью.
Настаивать Анна никогда не умела, а потому молча застегнула куртку и достала ключи и зонтик.
Они вышли на улицу - шел мелкий дождь. Бурые дубовые листья сворачивались от пряного дыхания осени, а хрустальный воздух словно замедлял все движения. Молчание начинало тяготить, и Анна чувствовала, что должна как-то объясниться.
- Я вчера… переволновалась… Из-за учебы… Ну, ты понимаешь… В общем, надо было слушаться тебя и списывать, - Анна изобразила на лице подобие улыбки.
- Да ладно, душа моя, врать ты никогда не умела.
- Что ты имеешь в виду? На лицо Анны вдруг набежала тень.
- Ты действительно хочешь это услышать? Женька всегда была очень тонким психологом.
- Нет.
- Окей, закроем тему, я ничего не знаю, это вообще не мое дело – и очаровательная Женечка примирительно, но вместе с тем лукаво улыбнулась. А про себя подумала: "Мне-то что... Не я же свихнулась на нём".
В аудитории к ним сразу подошли Антон и новичок, оказавшийся Иваном. Наперебой они изъявили желание объяснить Анне математику, что вызывало у нее приступ огромной благодарности. Об инциденте никто не сказал ни слова. И когда за полминуты до звонка вошел Георгий, они втроем склонились над конспектами около стола ее стола. Девушка даже не подняла головы. Намеренно.
- Эй, - толкнула ее локтем в бок Женя, - Тебя что здороваться не учили, тактичная ты наша?
Но Анна так строго и холодно посмотрела, что Женька предпочла махнуть рукой.
Какой смысл разговаривать?.. Мы вчера всё друг другу сказали.
- Ага! – ехидно встрял внутренний голос, - это он тебе вчера все сказал. Да и то ты даже не дала человеку возможности высказаться полностью. Предпочла сбежать и опять шлепнуться в обморок, как инфанта, затянутая в корсет. Хорошенькое решение проблем ты выбрала, ничего не скажешь! А главное, какое конструктивное!
- Отстань и не ерничай! – разозлилась Анна на голос. А что ты прикажешь ему сказать? Я и сама ничего не понимаю… Мне нужен перерыв. Девушка терла пальцами виски, и сквозь мысли до нее, наконец, долетел голос Ивана:
- Эй, с тобой все в порядке? Ты поняла?
- Что, прости?
- Поняла, как считать?
- Нет, повтори, пожалуйста, еще раз.
- Итак, интеграл – это просто площадь под графиком функции. Площадь при этом как бы разрывается на бесконечное множество маленьких частичек, площади которых нам уже известны, понимаешь? Этот метод доводил до ума сам Архимед…
- Ага…
- Вот смотри…
- Слушай, мне переписывать контрошу на следующей неделе, не мог бы ты со мной позаниматься? С меня причитается шоколадка, - Анна вспомнила приемчики из арсенала Женьки.
- Разумеется, не вопрос! После занятий в библиотеке?
- Договорились.
С этого дня каждый вечер Анна пропадала в библиотеке, занимаясь математикой с Антоном и Ваней. Они, правда, не с первой попытки, но все же довольно неплохо научили ее решать все три задания, а она таскала им шоколадки и печеньки – печь пирожки Анна не умела. Все это время она лишь вежливо кивала Георгию при встрече в аудитории или в коридоре, делая вид, что ничего не случилось. Он отвечал столь же официальным приветствием, но в глазах каждый раз вспыхивали угли. Он больше не подходил к ней. Да что там не подходил – он старался лишний раз и не смотреть в ее сторону, словно она и вовсе не существовала как человек, а была деталью мебели или молчаливой галлюцинацией. Зато он напропалую флиртовал с Женькой, а еще с Иришкой, Аглаей и Дашей. Девушки устроили между собой что-то типа соревнования, стараясь как можно больше ему понравиться. В ход шло все – брендовые одежды одних, истерики и заламывания рук других. Одни лязгали зубами, другие бесцеремонно висли на шее. Но в душе Анна прекрасно понимала: когда вас явно игнорируют – это значит, вами очень сильно интересуются. Поэтому она и здоровалась всегда первой, как со всеми, как обычно. Чтобы не выказывать демонстративного игнорирования, подкладкой которого служил яркий интерес. Уж слишком много отличных психологов собралось в этой группе, а она не хотела, чтобы все знали что… Так, стоп. А чего это они не должны знать? Ничего ведь и нет, и знать им нечего. Она просто старается быть вежливой с не слишком приятным и очень грубым одногруппником. И все.
~~~
Аглая сегодня была во всеоружии – на ее алое микроплатье под черным кожаным плащом неодобрительно косились все увенчанные регалиями и сединами институтские профессора, а вытащенные из нафталина библиотекарши в круглых очках рефлекторно тянулись к валерьянке. Глядя на это платье, Анна подумала, что победителем в схватке, пожалуй, будет его хозяйка. Красные тряпки - отличный выбор для такого зверя…
~~~
А сам зверь в это время пил коньяк из армейской фляжки прямо на ступеньках Института. С последней лекции по политологии он просто ушел – а зачем сидеть на ней, когда он знает предмет лучше препода? Время можно провести намного приятнее. Георгий надел черную кожаную мотоциклетную куртку и подошел к огромному Харлею. Мотоцикл всегда был его любимой игрушкой, а также лучшим средством против депрессии. Он никогда не надевал шлем – а зачем? Он же отлично водит на любой скорости. Впрочем, сегодня смертельные гонки с другими байкерами не входят в его планы – ведь есть намного более приятные вещи.
Он махнул рукой появившейся в дверях Аглае – пропустить мимо глаз алое пятно ее платья было невозможно. На предыдущей паре он по старинке передал девушке записочку, в которой сообщал о встрече на крыльце с целью катания на байке. Аглая загорелась как маков цвет, и, довольная собой, оставшуюся часть пары смотрела на соперниц как Ленин на буржуазию и солдат на вшей. Даша и Ира в бессильной злобе одинаково нервно кусали губы – эта Мисс Безвкусица выиграла первый бой! Но мы еще посмотрим! Впереди война!
Он ждал ее сидя на ступеньках.
Когда она подошла, он при всех поцеловал ее прямо в губы, а потом ловко помог забраться на байк, за его черную кожаную спину. Темные волосы, тонкий профиль и ведьмацкие зеленые глаза – она потрясающе смотрелась рядом с ним. В этот момент после занятий выходила из корпуса их группа, и все стали невольными свидетелями сцены отъезда. Анна встала в дверях, явно мешая движению, руки ее разжались, и она уронила книгу на пыльные плиты крыльца. Да так и осталась стоять, словно злой волшебник обратил ее в камень. Злой волшебник на черном байке.
- Эй, все нормально? Что-то случилось? – побежала вечно опаздывающая из-за крутежа перед зеркалом Женя.
- Н-н-нет… я просто уронила книгу. Проходите, пожалуйста, простите, что встала так в дверях, я не хотела причинить вам неудобство… - Анна как всегда тут же начала оправдываться перед всеми студентами.
Минуту спустя Женька тянула её за руку к остановке. Ага, как же, книгу она уронила. Женя ни на секунду не сомневалась, что время для "спектакля" было подгадано специально.
«Интересно, – думала Женя, пока они бежали к стоявшему на остановке желтому автобусу с открытыми дверьми, - а смогла бы она сейчас посмотреть мне в глаза и сказать, что совсем не хочет быть на месте девушки в алом?..»
~~~
Тем временем байк несся по окружной дороге со скоростью сто шестьдесят километров в час. И это была предельная скорость - стрелка спидометра сходила с ума и грозилась вылететь ко всем чертям. Аглая устала кричать, охрипла и просто выглядывала из-за черного кожаного плеча, как алый цветок из густой травы. Она чувствовала себя великолепно.
Спустя пять кругов адская машина остановилась в близлежащем лесу. Жуков кинул на сырую землю завалявшийся в багажнике тонкий плед, а девушку – на плед. Она слегка ушиблась, но боль ей нравилась, и он это знал. Он знал, что они могут вскрывать души друг друга как моллюсков в поисках дозы кайфа, пока смерть не отключит их. Он видел, как само собой изогнулось в провоцирующей позе ее красивое тело, как заплескались по земле темные шелковые ленты волос. Проза страсти, готовая вот-вот взмыть в поэзию. Глаза египетской кошки. Попробуй-ка, поймай. Поломай мое сопротивление. Докажи, что ты сильнее. Неожиданно в его голове что-то слетело с резьбы.
Но сосны почему-то не кружились над головой, и сознание не сметало взрывной волной, как обычно.
Что-то не так.
Что-то явно не в порядке.
Лес, тишина, поваленный на бок мотоцикл.
Он видел девушку и лес – просто девушку и лес, а не первобытную фантасмагорию.
И… Это не было сопротивлением в полном смысле слова – это была провокация. Попытка довести до полной потери контроля над собой.
Ее шея просто мерзла без ошейника.
Ныла без поводка.
Она просто прикипает к последней капле чаши каждой своей эмоции прежде, чем ее расколошматить ко всем чертям.
«Лошадью управляет не человек – лошадью управляет боль» - не к месту вспомнил он услышанную где-то фразу.
Интересно, а как это – ломать чье-то настоящее сопротивление?.. Противодействие того, в чьих словах нет второго дна? Кто искренне противостоит, а не просто хочет посильнее нарваться?..
Он вспомнил, её сдержанно-вежливые, но все равно ненавидящие глаза, вспомнил, синий кулон на тонкой серебряной цепочке… и то, как билась синяя жилка на ее горле, когда он декламировал свою обличающую речь. Сдавить бы это горло, как тонкий стебель, сжать, пока не хрустнет, положить бы штангу на её шею…
Да в чем дело, черт возьми! Вот же его девушка! Страстная, сумасшедшая женщина в таком же сумасшедшем рубиновом платье. Как раз в его вкусе. Самка павлина с сапфировой грудью и каскадом топазов и изумрудов на хвосте.
Так в чем же дело, черт возьми?!
Она красива?
Да.
Умна?
Да.
То, что ему нужно?
Разумеется!
Обстановка классная?
Лучше не придумаешь.
Он хочет продолжать?..
Огромные знаки вопроса в зеленых глазах жрицы требовали немедленного внимания.
Георгий галантно протянул ей руку, чтобы помочь подняться с земли. Аглая ответила недоуменным взглядом.
- Что случилось?! Мы же только приехали.
- Мне надо домой. Поехали.
- Да что такое, мы же… Аглая приложила изящное запястье ко лбу. Она отчетливо расслышала опасные нотки в его голосе.
- Я. Сказал. Поехали.
Аглая декларировала Цветаеву наизусть, но самоубийцей она не была, посему через минуту они уже ехали обратно.
Жуков не обращал внимания на доносившиеся из-за спины испуганные крики: «Мы разобьемся!!!» и выжимал из машины все что мог.
…И каково это… Когда кто-то хочет быть с тобой свободно? По своей воле?..
Он был страшно зол на себя: с каких это пор он задает себе всякие левые вопросы?
С какой стати в такой день его мысли крутятся вокруг совершенно левого человека?
Того самого человека, который сейчас в башне из книжных полок, в обществе двух ботанов зубрит эту неувлекательную математическую легкотень.
Он обошелся без объяснений – просто высадил Аглаю у её подъезда.
Он даже не извинился, лишь рявкнул в ее ошалевшее лицо, что ему нужно домой.
Но домой он не поехал.
~~~
Этим вечером Анна на собственной шкуре поняла, что такое «квадратная голова». Контрольная была назначена уже на завтра, и этот факт требовал утроения усилий. Они с Ваней и Антоном засиделись в библиотеке допоздна. Наконец, когда ворчливая пожилая уборщица в синей спецовке пришла разгонять их по домам, звеня ключами и потрясая шваброй, они достали свои сумки и начали складывать в них учебники. Ребята предложили проводить Анну до дома, но было уже поздно, и она деликатно отказалась – совесть не позволяла напрягать их проводами в другой конец города после того, как они уже потратили на помощь ей уйму времени.
Математический марафон, ударный марш-бросок в интегрально-дифференциальные джунгли закончился успешно – Анна в совершенстве выучила все три алгоритма решения. Она вполне может решать задачи на логику, просто в голове должна быть четкая последовательность действий, инструкция. Чтобы подставить цифры – и все готово. И теперь она перебирала в голове этапы алгоритма как бусинки на четках.
Уверив, что с ней ничего не случится, что она отлично доберется сама, Анна одернула куртку и на всякий случай предусмотрительно перекинула ремешок сумки через шею – так сложнее будет её вырвать. В безразмерной холщовой сумке с надписью «Ария» помимо учебников лежали ключи, томик Бодлера, антисептик, пакет перцовки «от собак» и баллончик с лаком для волос – брызнуть в глаза, если что.
Поправив шарфик, Аня нырнула в темноту и быстро прошла мимо злополучной арки. Она боялась темноты, а точнее – того, что может скрывать в себе темнота. Ее путь к остановке лежал через старый институтский парк с неработающим фонтаном. Анна и днем боялась проходить одна через этот парк, она всегда старалась идти домой вместе с Женькой.
Особенно страшно было проходить вдоль глухой бетонной стены по узкой асфальтированной дорожке, с другой стороны которой напирали корявые кусты – в этом месте собирались городские люмпены и маргиналы. Было уже совсем темно, фонари не горели, только Луна отчасти восполняла их функцию.
Ну что ж, сегодня альтернативы нет. Под каблуком хрустнул бутылочный осколок, и девушка ускорила шаг.
Сама виновата – надо было за временем следить и уйти домой еще три часа назад. С другой стороны, она ведь и следила – но как порываться уйти, если люди ради тебя собрались? Нетактично было сказать им, что уже поздно… Кусты напоминали инвалидов, присевших у дороги просить милостыню, жалобно протягивающих к прохожим обрубки рук-ветвей.
Ветка клена царапнула плечо, и девушка вздрогнула. Да чего она боится, в конце концов, она ж не маленькая уже! Ну же, иди, глупышка, там никого нет уже в такой час…
Оставалось надеяться, что она на спринтерской скорости сможет проскочить эту «аллею маньяков».
Но еще до того, как было пройдено тридцать шагов, девушка почувствовала всю напрасность надежд и глупость собственного решения идти одной. В пяти метрах от нее раздавался развязный смех и громкие разговоры, а через секунду на освещенной лунным светом дорожке одна за другой показались черные, словно вырезанные из театрального картона фигуры. Четыре.
Грубые, очерченные – и все равно какие-то нереальные. Казалось, они появились прямо из каменной стены, как в фокусе Дэвида Копперфильда.
Девушка встала как вкопанная и медленно повернула голову назад, прикидывая шансы убежать. Картинка отразилась как в зеркале – за ее спиной тоже стояли черные фигуры.
И тоже четыре.
Значит, всего восемь. Анна горько улыбнулась про себя – урок математики не пропал даром.
Что ж, всем известно, что ирония – попытка посмеяться над собой прежде, чем надо тобой посмеются другие.
Слева – стена из бетона, справа – из голых колючих веток, а впереди и сзади – две стены из полных адреналина человеческих тел.
Одна черная тень отделилась от группы (или от толпы? Больше всего на свете Анна боялась толпы) и сделала шаг навстречу девушке.
- Куда идем, красавица? Пьяный голос атамана разбойников не предвещал ничего хорошего.
Анна судорожно сжимала в похолодевших руках свою сумку, даже не вспомнив в этот момент о предусмотрительно заготовленном оружии. На нее напал ступор. Оцепенение. Девушка беспомощно застыла на одном месте, как олень, ослепленный фарами грузовика. Но она четко понимала – паниковать, молчать и бежать нельзя.
- Домой. Пропустите, пожалуйста. Девушка заметила, что в руках у черных фигур были бутылки, а у бандитского главаря - нож. Так, только пьяных психов не хватало…
- Пустить? А мы пока и не держим! - раздался пьяный хохот.
- Ну подождите, не убегайте так быстро! Не хотите выпить с нами вина? - присоединился второй голос, визгливый, как детская пила.
- Н-нет, я тороплюсь, мне нужно домой, пожалуйста…
- Миледи, пройдемте в наш гараж.
Интонация главаря шайки явно изменилась с развязной на приказную, и это не ускользнуло даже от оцепенелого внимания Анны. Похоже, сумку через голову незачем было перекидывать – им сумка не особо-то и нужна.
И деньги не нужны.
Ей стало по-настоящему страшно.
- Да что ты с ней церемонишься! – крикнул один из стоящих позади главаря парней, - вяжем ее и всё!
Главарь едва заметно кивнул – и тут же подбежали два стоявших за спиной человека и начали выкручивать ей руки, пытаясь связать их холодной металлической цепью. Горло сдавил спазм, девушка не могла кричать, но изо всех сил вырывала руки. Она не помнила ни единого приема самообороны, хотя старательно учила их раньше. Собственная беспомощность заставляла ее прямо-таки задыхаться от ненависти, но не к ним – к себе. Все бесполезно, она ничего не сможет сделать. Если бы у нее был с собой перстень с ядом – она бы им воспользовалась. Путем отчаянных усилий ей удалось извернуться и укусить одного из бандитов за руку. Он тут же взвыл как раненая гиена, взвился от боли и запрыгал на месте, тряся укушенной рукой. У Анны мелькнула мысль о справедливости придуманной ею теории: все садисты в душе трусы. Они пытают других, но сами боятся ничтожнейшей боли - готовы кричать как резаные от любой царапинки на собственном распрекрасном и обожаемом теле. Но тут все мысли разом вылетели из головы – озлобленный поведением жертвы бандит занес руку с "розочкой" из бутылки над головой девушки.
В этот момент раздался дикий рев двигателя, а через секунду на узкую аллею влетел и развернулся на триста шестьдесят градусов огромный черный мотоцикл. В темноте его тяжелый мощный корпус блестел как поджарое тело сытой пумы.
- Проблемы?
Меньше всего в жизни Анне хотелось сейчас услышать этот разрывающий низкий голос. Никогда еще она никого не ненавидела, не умела этого делать. Не знала ее душа таких чувств. А тут вот была на пороге узнавания.
Уж в том, кому принадлежал голос, сомневаться не приходилось.
- Никаких, - отозвался главарь бандитской шайки, и по тембру голоса девушка поняла: с него мигом слетела вся самоуверенность. Однако поведение бандит выбрал верное, - отметила Анна. Щепетильно вежлив он бывает только один раз. В начале. И не дай Бог проигнорировать, когда он по-хорошему сказал…
Сидевший на мотоцикле на секунду перестал восприниматься ею как человек. Это было… энергетическое скопление. Пульсар в Крабовидной туманности. Рентгеновская звезда в созвездии Лебедя. Силовое поле, искривляющее вокруг себя пространство.,. И радиус искривления захватывал клочок земли, на котором стояла девушка.
«Когда он входит в комнату – все непроизвольно сводят лопатки…», - невольно подумала Анна.
- Тогда с какой стати ты тянешь к ней свои поганые руки?
- Да мы просто… Мы пошутили! Всё, мы уже уходим, правда, ребята? Ты ведь не обижаешься, красавица?
- Н-нет… - прошептала девушка, пряча в рукавах куртки содранные запястья, - Пожалуйста, не трогай их, - просьба была обращена уже к Георгию. Еще одной бойни она не хотела, а что будет именно бойня, девушка даже не сомневалась. Она не обольщалась - Жуков, конечно, ненавидит ее, но она как бы «из его команды», дело происходит в центре его города, а свои драгоценные принципы он чтит больше, чем ненавидит какую-то хилую и незаметную девчонку. Одно неверное слово сейчас – и бомба взорвется. И сломанным носом уже никто не отделается – здесь будут оторванные головы. Здесь будет восемь трупов.
И снова его голос ударил топором под колени:
- А ну покажи руки!
- Нет.
Это невыносимо! – Подумал Георгий, - Она еще и защищать этих маньяков будет! Ангел проклятый! По-хорошему, надо было ее оставить тет-а-тет с этими психами. Посмотрим, как тогда запоет. А что, это стало бы ей отличным уроком! Может быть, увидев свою голубую кровь размазанной по асфальту, перестанет смотреть глазами Кота из «Шрека» в ответ на любую проблему?
И, наконец, поймет - единственный возможный путь к добру в этом циничном мире – экспансия, а не её слащаво-сусальный гуманизм. Может, хоть это заставит её отказаться от своей идиотской точки зрения и перестать нести идеалистический бред? Впустить зверей в ее карамельный рай – мигом узнает, как настоящая жизнь устроена.
Но он понимал, что рассуждает не всерьез.
И не поступит так.
Он слишком хорошо чувствовал силовой потенциал, «запас прочности» и степень опасности каждого своего оппонента. Каждого из восьми. И прекрасно знал – урока девочка не переживет. Нет, лучше терпеть ее лицемерный гуманизм, чем… Додумывать он не хотел.
Несостоявшиеся маньяки разбежались по близлежащим кустам - пока не передумал.
Он сделал шаг к ней навстречу, намереваясь посадить к себе за спину, но она отошла сразу на три шага назад. Нарушение личных физических границ грозило слишком многим.
- Не смей меня трогать. Я вам не трофей.
«Я тебе не виктим, - прочитал он в испуганном, но твердом взгляде, - Виктимов своих будешь через плечо как добычу перекидывать. Для меня такое отношение неприемлемо».
Он мысленно досчитал до пяти, чтобы успокоиться. Хорошо, я найду в себе силы, клянусь, я найду…
Еще секунда – и он пожалеет, что стал ее спасать.
- Тогда садись. Сама. - Взглядом, в котором легко читалась угроза, Жуков показал ей на мотоцикл и место за своей спиной.
И несколько бесконечных секунд смотрел на неё своими колюще-режущими газами, губы сведены намертво.
- А то что?
«Если он подойдет ещё хоть на шаг – я закричу так, что все стекла повылетают в этом городе. Я не позволю себе приказывать. «Не смей сдаваться!» – орали бортовые самописцы в чернеющих руинах самолета».
Он не подошел, ничего не ответил, но продолжал смотреть так, что девушка тут же пошла к мотоциклу.
Хотя предпочла бы провалиться сквозь землю.
Он кинул ей шлем, который Анна неловко надела. Ветер бил сквозь тонкую кожаную куртку, но она не чувствовала холода. Зажмурив глаза, девушка молилась, чтобы все это как можно скорее закончилось. Она ощущала себя улиткой, оказавшейся под гусеницами танка.
- Твой дом.
Огромный байк стоял напротив подъезда Анны. И что ей теперь делать? По нормам этикета и вежливости она должна предложить подняться и попить чай/кофе, но видимо, это исключительный случай. Путаясь в собственных ногах, девушка постаралась как можно скорее спрыгнуть с железного коня и протянула ему шлем. Какое унижение! Он просто на практике продемонстрировал свою правоту. И даже не скрывает ненависти. Так, стоп… Надо быть благодарной – он только что спас тебе больше чем жизнь. Он спас твой хрустальнй мирок, не снившийся ни одному стеклодуву. Твою веру в справедливость и даже… в людей. Он просто опять победил – всего и делов.
- Спасибо, - холодно и очень вежливо сказала девушка, - Надеюсь, тебя не слишком затруднило…
Он выжал сцепление и рванул с места.
«И что я опять сделала не так?..»
~~~
На следующий день Женьке не пришлось применять свой психологический талант – Анна сама рассказала всё случившееся вечером. Через полчаса ей надо было идти переписывать контрольную, а информация требовала выхода. Не давала сосредоточиться на главном сейчас. Других студентов еще не было – они вдвоем сидели на кушетке возле пустой аудитории.
- Ну ты даешь, подруга… Что, прямо укусила? А он?
- А что он?.. Завизжал, как будто его режут. Интересно... Он хотел защитить меня или избить их?..
- Поверь, куколка, если бы он хотел избить их - он бы их избил.
- Верю... Значит, он просто вступился за девушку, в этом нет ничего особенного, и...
- Разумеется, ничего такого. Вам просто сносит крышу друг от друга, все вполне обыденно.
- Женька!
- А я-то тут при чем? - Она улыбнулась так, что и Чикатило бы растаял, - А вот, кстати, твой герой идет, надо его поблагода…
Георгий почти вбежал в аудиторию мимо них, разумеется, не поздоровавшись и хлопнув дверью. Ангельское терпение девушки достигло своей критической отметки. Этот человек то спасает ей жизнь, то ведет себя как полный… ну все, хватит. Мы взрослые люди.
Решительным шагом девушка подошла к аудитории, но когда маленькая, узкая как лепесток лилии ладошка коснулась фанерной поверхности двери – решимость куда-то испарилась. Перетертые цепью, ноющие запястья, заклеенные телесным лейкопластырем, напомнили о вчерашней беспомощности. Глубоко вдохнув, словно перед погружением под воду, падением в Бермудский Треугольник, она вошла. Спокойно подошла к последней парте и сверху вниз посмотрела на него.
- Здравствуй.
Горящие глаза Анны говорили совсем другое: «Тебя что не учили здороваться? Ты издеваешься надо мной?»
Девушка не узнавала себя. Откуда в ней взялась эта язвительность?.. Этот мерзкий ироничный тон?.. Она всегда была хорошей спокойной девочкой. Да этот человек просто переворачивает ее стройный и гармоничный мир вверх дном!
- Привет, - хмуро буркнул агрессор в ответ.
- Может быть, мне стоит напомнить о том, как кто-то просил не лезть не в свое дело, м?
Девушка понимала, что не права, что ведет себя бестактно и безобразно, но ее несло куда-то течение, водоворот, бурлящая пена, и казалось, тормоза не подлежат починке.
- Ты бы предпочла моей помощи то, что собирались сделать с тобой эти гопники?
Вытащить такой безнадежный мяч было невозможно.
Проклятая логика! Анна опустила глаза. Ей нечем было крыть. Один-ноль.
Она вдруг поняла, почему тогда не позволила ему высказаться до конца, почему убежала. Это была именно та точка общения и отношений, которую отмечали писатели и прочие инженеры человеческих душ. Точка, в которой иссякающий гной негатива переходит в кровопотерю души.
- Хватит, - ее голос дрожал.
- Пока мне говорят «Хватит!» - я продолжаю.
- Но надеюсь, ты больше ничего не сделаешь Дону? У нас личные счеты с тобой. И это только наше дело. Не стоит никого вмешивать, так?
Он молчал.
- Почему ты так относишься к девушкам? Они же не сделали тебе ничего плохого...
- Не твое дело, - отрезал он.
Она и сама понимала, что не имеет морального права на такие слова.
- Если тебя когда-то предали, это вовсе не значит, что...
Костяшки его пальцев побелели. Её мысли смешались: не надо было, не надо...
- Больше не подходи ко мне ближе, чем на пять метров, ясно? – наконец она нашлась что сказать.
- Не больно-то и надо, - ответил он, и низкий голос окатил девушку ледяным ушатом презрения.
Ей вдруг резко стало нечем дышать, словно вокруг горла сжимался железный обруч, захотелось рвануть разом все пуговицы на шее, чтобы они посыпались на пол, как горох, и наконец, вдохнуть, вдохнуть и… тогда хоть на секунду станет легче.
Девушка вышла в коридор, на ходу пытаясь справиться с пуговицей.
- С тобой все нормаль…
- Да.
Вновь и вновь она прокручивала в голове пульсировавшее в его словах презрение.
Но юная девушка еще не понимала - то было презрение лисицы к винограду.
~~~
…Киевская Русь возникла в девятом веке в результате объединения восточнославянских племён под властью князей династии Рюриковичей. Существуют две основные теории образования Древнерусского государства – норманская и антинорманская. Первая опирается на византийские источники, Повесть временных лет и утверждает, что государственность на Русь была привнесена извне варягами…
Анна сидела на лекции по истории, механически крутя в руках карандаш. Она внимательно, стараясь не упустить ни единого слова, слушала чопорную преподавательницу в серо-зеленом твидовом костюме и квадратных очках.
«Она похожа на игуану, величественно возлежащую на камнях» - подумала девушка и тут же устыдилась своих мыслей. Лучше лекцию слушай, балда, не хватало еще историю потом пересдавать, с контрольной только-только разделалась.. Тут же карандаш, как фигурист на олимпиаде, быстро заскользил по бумаге как по льду. Анна училась на «хорошо» и «отлично», но всегда сомневалась по поводу своих способностей, а положительные оценки в зачетке расценивала как некое чудо, случайно и по недосмотру преподавателей свалившееся ей на голову. Ведь если б они только копнули чуть поглубже – они бы сразу заметили всю бездну ее незнания. Анне все время казалось, что она что-то не доделала, не доучила, не проработала…
…Киевская Русь образовалась на торговом пути «из варяг в греки» на землях восточнославянских племен — полян, ильменских словен, кривичей. Киев основали братья Кий, Щек и Хорив…
Вдруг кто-то легонько постучал ее по плечу. Девушка обернулась, и ей в руку сунули свернутую трубочкой записку. Анне стало очень неудобно перед преподавательницей – она тут надрывается, лекцию читает, пытается их увлечь, заинтересовать, а они записками перебрасываются. Это ж неуважение к человеку. Анна поспешила быстро убрать записку в карман, но ее руку перехватила любопытная Женька.
- Ты что, даже не посмотришь что там? – раздался страшный, возмущенный шепот над ухом.
- Сейчас не время…
- А ну-ка дай мне.
Девушка отдала записку соседке. Видимо, Женька подумала, что это послание от Того, чье имя нельзя называть. Но на этот раз Фиалку ждало разочарование: записка была от девчонок. Иринка приглашала всех девушек сходить после занятий в кино и в кафе.
- Ну что, ты идешь? – продолжала шептать Женька. Видимо, не изловив акулу, она решила скоротать время в компании тропических рыбок.
Досточка не любила шумных студенческих вечеринок. Она не пила алкоголь. Она прекрасно понимала, что не является особо желанным собеседником и спутником для других студенток. Скорее всего, ее пригласили просто из вежливости, она ведь общается с приятной всем Женькой, а ту хотели видеть обязательно. Ну и, возможно, потому что Анна единственная не претендует на их Короля, а, следовательно, не представляет опасности и ее не за что ненавидеть.
- Знаешь, ты иди, а я… В общем, мне надо сегодня побыть одной. Я пойду прогуляться, так что если не отвечу на звонки – не волнуйся.
- Понимаю… - И Женька заговорщически ухмыльнулась, - а жаль, весело будет, это ж Ира.
- Все, давай слушать лекцию, мы нарушаем порядок.
- Да ладно, мы ж тихонечко общаемся, никому не мешаем…
- Так нельзя.
- Ну ладно, молчу, тихоня ты моя.
После пары девушка не пошла домой. Вместо этого она отправилась за город, в осенний лес.
~~~
Есть только один похожий организм на планете, догадываетесь, какой?
Вы – вирус. А мы – лекарство.
Из диалога агента Смита с Морфиусом, Матрица, часть 1.
Поваленная береза с яркой, лимонно-желтой листвой, мед заходящего солнца сквозь кроны... Полураздетый лес, словно сошедший со средневекового гобелена. Краски, заимствованные у европейских шпалер пятнадцатого века. Парижский музей Клюни прямо под голубым куполом неба, за окружной дорогой - в этом полупрозрачном пейзаже легко можно вообразить и Принцессу, и Единорога, и вытканный прямо на влажной земле традиционный буро-зеленый растительный узор.
Последняя капля красоты короткого северного лета.
Тишина.
Осень так часто видится в роли милой добродушной женщины в венке из злаков, с корзиной красных яблок и охровых груш в полноватых, но очаровательных руках.
Под кроссовками пружинит бурая трава, когда девушка забирается на поваленное дерево. Подтягивает ноги к коленям. Запускает изломанные пальцы в волосы.
Где-то по другую сторону ее серых как туман над Альбионом глаз тихонько звенела туго натянутая струнка. Звенела и никак не могла замереть.
Он сам как белый волк, сошедший с гобелена. Он презирает все, что для нее ассоциируется с понятием «любовь»: свечи, романтика, закат, крыши недостроек, вальс под Скорпионс, чувство... защищенности. Любовь – это когда перед тем, как принести ему кофе, ты сначала пробуешь сама – а вкусно ли? Когда помнишь, сколько ему ложек сахара в чай. Любовь - это в главную очередь милосердие.
Это когда сидишь рядом и помогаешь плакать.
Когда в тяжелый момент приходят именно к тебе и позволяют подуть на свое больное место.
А в Бете нет больных мест.
Но любовь же есть…
Что для него любовь?
Безумная жажда обладания?
Ездить в такой лес и потом кашлять кровью? Бить друг друга до кровавых соплей? Чем больше ребер сломано – тем сильнее нежность? Скидывание с пятнадцатого этажа? Сбросить бы тебя, а потом облизать что останется? Продавить любой ценой? «Мы всегда причиняем боль тем, кого любим», - вспомнила девушка цитату Мерлина Мэнсона.
Так что для них любовь? – девушка сжала нервными пальцами свои виски, тонкие, как яичная скорлупа.
Они любят или просто хотят то, что не могут получить?
И ровно до той секунды, пока не получат?
Когда он решит поменять человека, сидящего за спиной на его байке – что будет делать Аглая? Чем закроет черную дыру? Тем, что в жизни были яркие ощущения? Ну как так можно – совсем не думать о своей же безопасности, о спокойствии своей души.
Они такие сильные... Но все же и им кто-то нужен, разве не так?..
Близость… Какое странное слово. Девушка печально улыбнулась заходящему солнцу, путающемуся в темно-зелены кронах сосен как младенец в перинах.
Она слишком хорошо знала этимологию термина – слово «близость» происходило от старославянского «близна», что значит открытая, незаживающая рана. Очень верно. В моем случае – очень верно. Я и минуты рядом не могу стоять.
Раньше я думала, он меня ненавидит… Но он бы прямо сказал, будь это так – а я сделала идиотский вывод основываясь только на том факте, что он с моей точки зрения «ведет себя нехорошо»! Какой же слепой я была… И если он захочет обидеть меня – он подойдет и оттаскает меня за волосы, а не будет рассуждать со мной об абстрактных принципах. Это просто его принципы. Я тут не при чем! Только такие плешивые интеллигенты как я ищут тайную шпильку в любой философской речи врага. Я ему просто неудобна – как скрип пенопласта по стеклу.
Да я сама во всем… Я упивалась не существующими обидами. Жалела себя. Занималась самобичеванием, а в это время… Боже! Это не насилие ради насилия. Да они ж бьют когда у самих все саднит, горит внутри, и по вине того, кого бьют! Дурацкое сочувствие лишь акцентирует внимание на слабости. Она всегда считала диалог, доверие прогрессом в отношениях. Видимо, для него прогрессом были… И что? Сломанные руки? Но, я все равно не могу смотреть на то, как он все вокруг ломает и крушит. И никогда не смогу.
Ему даже одной власти мало… Он словно все время живет в экстремальной ситуации. Как широкозахватный механизм, он тянет одновременно всё на себя.
Осознает ли он свое «я» отдельно от причиняемых им деструкций? От силового поля вокруг своей спортивной фигуры? Отдельно от того, зачем они тогда поехали в лес на байке? Его тело поглощает душу и…
Прячась от самой себя за этими пафосными мыслями, девушка не понимала, что банально ревнует.
Работа на деструкцию всегда была, есть и будет во много раз эффективнее работы на конструкцию, тут с ним не поспоришь, - продолжала думать Досточка. Но я так не могу – я созидатель, а не деструктор. И очистительная бетанская волна кажется мне волной от взрыва.
Но в одном я была не права.
Он не чудовище. Он просто был собой. А его гордыня – наказание для него самого. На нем же все видно, как на белом бархате.
Чудовище здесь она.
За что, собственно, она его так ненавидит? Он не гуманен? Готов ради своей цели идти по трупам? Размазать по стенке любого? Врезать каждому независимо от потенциальной опасности оного?
И что? Нельзя заставить саблезубого тигра есть мятлик луговой и овсяницу красную. Просто его игра продолжается до его победы - вот так. И любой другой результат - промежуточный.
Он ведь тоже... Он ведь тоже просто не умеет сдаваться. Вот и нашлось нечто общее, надо же, как здорово, - Девушка печально улыбнулась и смахнула слезинку, не дав той упасть жемчужинкой в жухлую траву.
Он честен в своей позиции. И не подл. Он посмел не разделять её интересы? Но надо видеть разницу между воспринимаемым тобой нарциссически, искаженно человеком и человеком реальным, существующим безотносительно к чужим потребностям и страхам - вспомнила она Эрика Фромма.
А она как слепая.
Точнее, как глухая. Ведь чем лучше человека слышат - тем меньше желание кричать.
Она лезет с противным сочувствием не ко времени. Льет керосин в его костер. "Если тебя когда-то предали, это вовсе не значит..." И вспомнить страшно. Это она ковырялась гвоздём в открытой ране, постоянно долбила своей проклятой пяткой по единственному слабому месту.
Это всё её гордыня - считала, что все знает о людях, а тут вдруг не подступиться...
Да как она вообще смела... Боже!
Она думала, что сочувствие – это как прохладная вода. Прозрачная, сквозь нее светит солнце… Это как струящийся водопад – под него можно встать и ловить соленые капли потрескавшимися губами…
Это ни к чему не обязывает, как солнечный свет, как воздух. Но несмотря на всю свою ранимость, теплоту, солнцем она для него не была. Скорее северным сиянием - режущим до крови глаза, ослепительным.
А если бы она попробовала с ним поговорить, объяснить всё это, что было бы? Скорее всего, по шее бы она схлопотала – вот что.
И поделом.
Она – бинт для чужих душ. Это ее главная функция в мире. Благодаря её поразительной восприимчивости к чужим духовным процессам лишь это получается идеально. А ему не нужны бинты. Разве Тамерлан может терпеть жалость к себе?
Она не переносит конфликты – а он не воспринимает уступчивого как личность и не уважает его.
Но она поступает еще хуже.
Точно как до дрожи положительный герой «Синдрома Петрушки» Дины Рубиной, который ей же жутко не понравился. А он ведь тоже белый этик…
Как она.
Этот Пётр - мерзкий манипулятор! И она... Она такая же.
Самые страшные манипуляторы – не Гамлеты, не Гексли и не Еськи. А как раз такие Досточки, как она.
Манипуляции Гамлетов можно сразу увидеть и просто не реагировать, если нервы позволяют.
С творческими этиками еще проще - они манипулируют, чтобы получить гефешт. Чтобы вы вот здесь, сейчас поступили так, как надо им.
Гексли… Покрасьте ему забор, напишете ему курсовик. Ну, би май дестенни ту найт. И все, вы понимаете, ВСЕ! Их этика действует по принципу легонькой местной анестезийки. Их действия похожи на действия… пиявки. Она ведь тоже обезболивает то место, куда кусает. Лишь капелька крови, от вас не убудет. Ну, почти не убудет. Вы только ощутите легкое головокружение после кровопотери, и то в худшем случае. В лучшем же еще и довольны останетесь – ну как же не помочь такому милому и веселому мальчику с курсовиком…
Есенину с его аристократией и принадлежностью к элите, с его самооценкой и склонностью к самооправданию из шести миллиардов населяющих земной шар интересны процентов шесть. А общаться он станет только с четырьмя. Остальные же пойдут гулять, совершенно свободные от этических манипуляций – ибо в райских садах его воображения манипуляции вами ему ни с какого бока не сдались. У него есть занятия поинтереснее. Есенины безопасны для общества. Они по-своему правильны и логичны.
Но не таков ЭИИ. Ему интересен любой называющийся Человеком. На каждого человека, будь то бомж или африканский Король, он смотрит глазами наркомана. Любой будет наставляться на путь добра и света вне зависимости от того, нужно ли это наставляемому.
О нет, он не хочет от вас каких-то нужных ему дел – он хочет ВАС САМИХ переделать.
ЭИИ ничего не нужно от вас и он даже прямо об этом скажет. Самое смешное, что он вам не соврет. Но безбожно соврет самому себе.
Все просто: ему ничего не нужно, ему нужны вы.
Сделайте, что я хочу - но только сами.
Бойтесь людей, которым ничего от вас не нужно – на самом деле им нужно все. И этика маленьких Досточек действует как вирус. В начале вы не почувствуете ничего – легкий симптом. Температурка поднимется, вы даже не заметите. А потом когда вы осознаете, что с вами сотворил этот бессеребренничек, будет поздно. Он уже подсадит вас на себя как на иглу. Это чудо будет смотреть на вас глазами в пол-лица и само же исчезнет когда вы пожелаете. Только вы-то уже не пожелаете, ибо будете уже больны. Он уже распилил вас на куски, из которых будет лепить совсем другого - совершенного! - человека.
Есенин самодостаточен до оторопи – получив желаемое поведение, он отстанет от вас, ибо больше-то ему ничего в вас и не интересно. Да, он манипулирует, но красиво, изящно, и, главное, ЛЕГКО! У него просто низкая энергетика – вот и запитывается от других. Но других при этом по головке гладит, и всем приятно.
Не получив желаемого, не сподвигнув людей на нужные ему действия – может скандал устроить, истерику закатить... Но всего-то! Он лезет, но весьма недалеко. Он не будет пить вас пинтами – так, глоточек. Он не посягает личность. Не меняет вашей принципиальной конструкции.
Гексли размазан по окружающему пейжазу до оторопи. Он сманипулирует Вами и тут же забудет, увидев иной, более привлекательный объект для манипуляций. Но не таков ЭИИ... Вот уж кто точно не забудет Вас и каждую фибру Вашей души. Ибо они не хотят получить от вас то, что надо им – они желают поменять вас самих, но никогда сами себе в этом не признаются. Они делают все осторожно, чуть-чуть. Они «тихо зовут горы по имени, чтоб не спугнуть лавину». И как раз это ужасно. Незаметность того, как они меняют тебя. Подменят собственным идеалом.
…Когда Анна вернулась домой, она сразу подошла к зеркалу. Серые глаза, знакомый узкий шрам на плече. Но со дна зрачков на нее смотрел совсем незнакомый человек.
~~~
Бездна манит не дном, а полетом. Это же так просто!
Жуков пил крепкий черный кофе на своем балконе.
Все «мудрые люди» всегда думают о последствиях, но свободное падение – процесс, слишком завораживающий сам по себе. Он не из тех, кто все рассчитывает и постоянно держит «Последствия!» перед глазами. Иначе, зачем жить? Скучно!
"Если гнать - то по встречной, если жить - то насмерть". И что не понятно?
Он встал и подошел к холсту – его тонкие пальцы взяли кисть, затанцевавшую в них – он рисовал такие картины, от которых у зрителей дрожали руки, и хотелось тут же, не сходя с места сойти с ума.
Странные все-таки люди – такие, как она, - подумал Георгий, проводя первую линию на чистой поверхности холста, - они ведь предпочтут смерть жизни с тем, что обзывает глупым понятием «грех».
Им мало самой жизни – и в этом их главная ошибка. И, если угодно, грех.
Я живой – разве этого мало?
Каждый день мы топчем ногами прах, бывший прежде сиявшими юными глазами живших до нас. Так пей сейчас эту жизнь, вырывай свой кусок солнца – он и так будет твоим очень недолго. Как можно себя винить в том, чему не мог помешать? Глупо.
Да ее самой как будто и нет. Есть лишь набор дурацких принципов, за которые цепляется слабыми руками безвольная сущность. И стоит вытащить один – карточный домик рухнет ко всем чертям. Она так держится за эти свои нравственные нормы просто потому, что их крушение есть крушение ее. Она никогда не сможет встать из пепла, собраться по кваркам без этого своего стерженька доморощенной моральки.
Да что там – она в принципе никогда не сможет подняться из пепла. Случись то, что могло случиться вчера – проклятый штырь так и будет торчать бесполезной железякой и укором этому жестокому миру, который посмел так с ней поступить. Она душу у себя из груди вырвет и сама же на этот штырь морали наколет, как бабочек накалывают на иглу. А нам – смотри на это. И главное – ничего ведь нельзя сделать! Ей ни адвокаты не нужны, ни судьи – она сама себе пишет приговор! И для нее вообще нет авторитетов кроме высших сил и собственной совести. И ты хоть ногу себе отруби, хоть наизнанку вывернись – легче ей не станет, елки-палки. Ведь ее мучает Совесть, и ты хоть в лепешку разбейся…
Но как она тверда в своих дурацких попытках быть для всех Котом Леопольдом! На секунду черный занавес его ненависти качнулся в сторону, приоткрыв нечто, напоминающее… восхищение. Но тяжелые бархатные складки тут же вернулись на место: как удалось этой хрупкой фигурке стать для него персональной гарротой? Почему у него моментально оплавляются предохранители и сетевые фильтры – стоит только этой девочке нарисоваться на горизонте? Почему он чувствует себя не победителем, а варваром в набедренной повязке? Почему возникает ощущение, что он душит котят леской от удочки, или пинает голубей на площади каждый раз, когда он разговаривает с ней?
Он закончил картину и не мог поверить – с холста смотрели ее глаза.
~~~
- И долго ты еще собираешься тут сидеть? – Женька металась по уставленной книжными стеллажами комнате Анны.
- Хватит плакать, - вторила ей Гюгошка, терпеливо обертывая плюшевый плед вокруг беззащитных, мелко вздрагивающих плеч, - пошли гулять, солнышко на улице. Давай чайку тебе налью... Ну что произошло-то в конце концов, ты можешь объяснить?!
- Всё… Хорошо… Анна не могла говорить, ее душили рыдания, - девочки, не волнуйтесь, пожалуйста, ничего не случилось…
- Ах, не случилось? А почему тогда ты не можешь успокоиться уже два часа?
- Я больше не буду…
- Не будет она, - передразнила Ирина, но в голосе слышалась неподдельная забота.
- Я просто… Просто…
По телу волнами пробегала дрожь, и это было страшнее слез.
- Знаю, - прошептала Женька, наклонившись к самому уху Досточки, - ты просто боишься, что он не станет слушать… не знаешь, как показать, что сочувствуешь ему… Что понимаешь… Что его боль как твоя… Так?..
- Я завтра же заберу документы, - сбивчиво говорила Анна, - переведусь в другой ВУЗ. Мне будет очень не хватать тебя, Фиалка, - девушка робко погладила Женьку по волосам, - позаботься о… Впрочем, что я несу – он же голову оторвет любому, посмевшему о нем позаботится. И пожалеть. Решено, завтра. Давно надо было это сделать, а не маячить перед его глазами. И все у всех будет хорошо… Так всем будет лучше…
- Ага, ты думаешь, ему так будет лучше. А еще – ты не ответила на мой вопрос.
- Я не хочу об этом говорить.
- Это не ответ.
Воспитание Анны призывало ее всегда быть вежливой с людьми. И отвечать на все вопросы.
- Да, - выдохнула девушка одним губами и уронила голову на руки. – Но завтра… Деканат… Документы… И когда я уйду из его жизни, может быть, он будет счастлив…
~~~
Но на следующий день, когда вошедший в класс последним Георгий увидел рядом с чуть растрепанной Женькой сиротливо жмущийся к парте пустой деревянный стул – он испытал отнюдь не счастье. Взгляд колючей проволокой обвился вокруг пустоты.
Без предисловий стальная ладонь со всей силы, до синяков сжала точеное плечико, и одним легким движением он развернул Женьку к себе.
- Ну и где эта чертова кукла?!!
Женя не ответила. Только уголки губ чуть тронула улыбка Джоконды. Взглядом она показала на дверь, потом вверх, потом влево, что означало – на втором этаже, в деканате. Они всегда отлично понимали друг друга.
Чуть не сбив с ног ошарашенного таким поведением преподавателя, как раз входящего в аудиторию, он пулей вылетел за дверь.
«Не хватай ее только так, а то напугаешь», - потирая плечо, подумала Женька и опять улыбнулась.
Счет сравнялся. Один-один.
The end.
"Иногда у меня были очень плохие идеи", часть 2
Читать
~~~
И щека у нее мягка и рука легка,
И во всем права, и в делах еще не провал.
В следующий раз она будет кричать, пока
Не выкричит всё, чем ты ее убивал.
В. Полозкова
И во всем права, и в делах еще не провал.
В следующий раз она будет кричать, пока
Не выкричит всё, чем ты ее убивал.
В. Полозкова
Море волнуется раз… К горлу подступала тошнота и очень хотелось пить.
В голове на манер заевшей пластинки кружилась строчка из стихотворения:
«Каждый твой жест полосует меня как плеть».
И это было правдой.
Но страшнее всего были не жесты.
Не зубастая железная игрушка на его кулаке. Не реконструкция ее услужливым как придворная фрейлина воображением того момента, когда он пускал игрушку в дело.
И даже не смысл его слов – под смыслом она в глубине души подписалась.
Это был голос.
Каждая повелительная интонация, каждая железная нотка словно выдирала раскаленными щипами куски из ее силуэта. Она чувствовала себя ледяной фигуркой, с размаху брошенной на мертвый пятнистый мрамор столешницы. И смешиватель коктейлей со всей дури колотил по ней ножом для колки льда, отрубая то маленькие куски, то побольше, то целые глыбы, обращая в ничто, равняя под ноль. Каждое его слово было как острие ножа, скользнувшее по мраморной поверхности в том самом месте, где еще секунду назад было скованное ледяным оцепенением, но живое, не разделенное двумя сияющими сторонами лезвия тело – её тело.
От его голоса хотелось кинуться на пол и лечь грудью на ощерившиеся гвоздями доски. Забраться под стол и забиться в самый темный угол, но не от страха, вовсе нет… От противного, как холодная струйка пота по спине, ощущения собственной ущербности. Собственной слабости.
Не способности ответить – хоть близко! – тем же.
Под этим голосом стоишь как под грозой. В диапазоне его звучания ощущаешь себя цирковым лилипутом-уродцем, которому вновь и вновь протягивают зеркало – мол, посмотри на себя, полюбуйся! Но, самое худшее - она могла сопротивляться. Не устраивать провокации, а именно сопротивляться, по-настоящему, с целью все это прекратить.
Сопротивление, как гигантский пресс, выжимало все душевные силы в течение первых трех минут. И включалось сразу же, на автопилоте. Заранее обреченное на провал – но неизменно включалось. И тянуло все жилы. Это было странно… Странно, когда чувствуешь: тебя уже совсем нет сил, у тебя сломаны все места, и рефери в твоей голове готов вскочить и поднять вверх чужую руку – но ты не можешь сдаться. Это как стоять перед ротой на расстреле и не падать, когда из тебя уже сделали решето. Она видела себя рухнувшим самолетом, ползущим на брюхе по пустыне. Это так страшно – когда твоя природа кричит тебе в уши: «Нет!!! Нельзя пасовать перед этой жестокостью, бесчеловечностью и аморальностью, нельзя прогибаться под этим давлением, иначе весь мир погрязнет в этой грубой, первобытной стихии, в этом кулачном праве. И если не ты – кто это остановит? Нельзя, слышишь, нельзя – не позволяй себе приказать, не дай себя продавить, держись, зубами, ногтями, обрубками пальцев – только держись!»
А тебе уже не за что держаться – ну не за перемычки же между дырами, в самом деле.
Дырами от его слов. И тогда остов начинает ныть сильнее дыр – твоя гуманная природа пытается их залечить, заделать, но сама расползается на глазах.
Ты словно разбиваешь протянутое зеркало и лишь потом смотришь на порезанную руку. А еще секунду спустя видишь – в крови не только рука, она идет горлом, льется из ушей – потому что вместе со скалящимся стеклом ты разбил не свое отражение, а себя, пусть кривого и нелепого – но себя.
И теперь тебя просто нет – одни ухмыляющиеся осколки.
Ничто не врет так, как зеркала.
И ничто не говорит столько правды.
Его глаза были ее кривым зеркалом.
Внутри скреблись крысы. Не хотелось вставать с этой скользкой, затянутой полиэтиленом кушетки. Не хотелось смотреть на божий мир. Хотелось выть – как волчица, у которой украли новорожденного детеныша. Анна готова была на что угодно – лишь бы забыть этот разговор.
Нет, не так - лишь бы этого разговора никогда не было. Но тут и лоботомия не поможет - каждая повелительная нотка каленым железом прожгла нежную батистовую пелену её души.
Она ощущала себя даже не человеком – материей. Тонкой дымящейся тканью, состоящей из одних обугленных дыр. Ржавым пеплом на ветру. Так дом после пожара перестает быть домом – целым миром с голубями на красной черепице крыши, абажурами и геранью на окошках, а становится черным призраком, в котором гуляет ветер.
Внутри ее души гулял ветер.
«Но если ты сдаешься…»
Веретено с режущей, как тонкая медная проволока мыслью продолжало раскручиваться, вертеться уже само собой, по инерции, почти против ее воли.
Когда ты сдаешься… Когда выполняешь то, что велено… В первый момент тебе станет даже легче – волна схлынет. Чтобы через полчаса нахлынуть вновь. И затопить островок твоей самооценки, размыть самоуважение, по песчинкам унести в море чужой агрессии твою веру в себя.
Ты ненавидишь себя.
Ты словно человек, выдавливающий прыщик при гангрене. Ты твердо обещаешь себе, что в следующий раз все будет иначе, но уже знаешь – все будет только хуже. И сложнее. Ведь надо будет начинать даже не сначала, а на десять шагов назад от сегодняшней точки – ведь он уже знает, что тебе можно приказать.
Это как стоять в ожидании своей очереди перед приемной комиссией театрального института и видеть вылетающих оттуда зареванных студенток. Стоять и думать - тебе уже 26, и это твой последний шанс.
Ведь на самом деле – у тебя только одна попытка.
- Просыпайся, спящая красавица, открывай глазки…
Когда девушка, наконец, открыла глаза, над головой был незнакомый желтый потолок с лепниной. И он качался, как палуба сюрреалистического корабля с картин Дали.
- Я в аду?..
Она попыталась подняться, голова разламывалась, а в левый глаз словно вонзили ледяную спицу.
- Пока нет, всего лишь в медпункте. А что, есть, за что тебя в ад? Ну-ка расскажи.
Женщина в белом халате и с рыжими кольцами химии на голове добродушно улыбнулась и убрала нашатырь от лица Анны. Рукав черной блузки был закатан, и в синей вене чернел след от укола. Кинув на него взгляд, женщина вдруг резко стала серьезной.
- Очнулась, наконец… Две минуты не дышала. Что, экзамен завалила и в обморок грохнулась от перспективы папиного ремня?
- Не экзамен… Контрольную. Девушка не хотела никого посвящать в тонкости своей жизни.
- Да ладно, ерунда. Не переживай так, пересдашь. Я и преподавателя твоего только что видела, он согласен. Сам за тебя перепугался, а у него, между прочим, возраст уже. И сердце.
Так, значит, все подумали, это из-за учебы… Что ж, тем лучше. Ненавижу врать. А сейчас надо пойти домой, выпить кофе… И все будет хорошо, все обязательно будет хорошо.
- Там друзья тебя ждут, они отвезут домой. Тебе нужен покой.
- Хорошо, спасибо Вам огромное…
Распрощавшись с Женей на пороге своей квартиры и в сотый раз сказав, что с ней все в порядке, Анна устало закрыла дверь, сняла туфли, босиком прошла на кухню и поставила чайник. На руке расплывался синяк от укола. В голове звенело. От пережитого шока не было никаких мыслей, но девушке это даже нравилось. Она вспомнила Скарлетт О Хару – не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра. Очень мудрое решение. Завтра суббота, и можно спокойно во всем разобраться…
Но разобраться не получилось. Когда полчаса спустя Анна сидела на своей крошечной кухне, закутавшись в плед и стуча зубами по кружке с чаем, она никак не могла отойти от событий дня, причесать свои мысли.
Она не понимала его совершенно. Ей только кажется, или процесс для него важнее результата? Если бы у него была цель, что-то более реальное, чем мировое господство – вопросов бы не возникло. Но он словно хочет насилия ради насилия. Синие молнии бьют по стволам – и это стихия.
И это вызывало моментальное отторжение. Она не видела никакой практической цели за такими ужасными средствами. «Кровь – это мой наркотик» – и все. Она бы поняла, будь он фанатом какой-то идеи – но она не видела ни фанатизма, ни идеи. А теперь вот выходит, что она ничего не знает о нем… Анна нервно провела рукой по волосам – нет, это невыносимо! Первый раз в жизни ей не хотелось знать, что происходит в чужой душе – она просто-напросто боялась того, что могла там увидеть. Первый раз в жизни человек вызывал у нее не интерес, а ужас.
Так странно – она впервые чувствовала себя такой глупой, ужасно неуклюжей и… грубой. Да, именно грубой и бестактной, несмотря на свою вчерашнюю миссию матери Терезы.
Она ничего о нем не знает… Но она видела, видела на одну только минуту, но все же… Этого хватило чтобы понять: истинный источник его агрессии – не самовлюбленный хам, а она, Анна. Это же какой-то абсурд, оксюморон…
Но почему? Она же ничего не сделала. Абсолютно ничего плохого. Она поступила совершенно правильно – заступилась за слабого и обижаемого. Она была вежлива и тактична в объяснении своей позиции, так в чем же дело?.. Ей было как-то горячо и холодно одновременно, когда она вспоминала его слова. В глубине души она сама все это знала. И могла подписаться под каждым словом. Но предпочитала обманывать себя затертым клише «Миру нужны разные люди». Она ведь не сказала ничего в ответ, что было равносильно признанию поражения.
Девушка резко встала и начала ходить кругами – это всегда помогало думать. Почему-то, и она не могла понять почему, сама себе она виделась неуклюжей каракатицей с огромными клешнями. Слоном в посудной лавке. Гигантским комодом, придавившим бабочку… Да что ж это такое, в конце концов?..
Теперь она должна бояться?.. Она и так его боится. Она хочет держаться от него как можно дальше. Так почему же ей так хочется вскинуть глаза каждый раз, как только он входит в комнату?..
Нет, уж об этом она точно не станет думать сегодня, и завтра тоже. Никогда. Ей и так слишком много усилий стоил душевный покой. Все, баста. Финита ля комедия. Точка. Занавес. Вычеркнуть, стереть и забыть.
~~~
Пейзаж за стеклом машины уже полчаса как слился в сплошную зеленую стену. Жуков гнал свой спорт-кар на скорости двести тринадцать километров в час, причем, только одна его изящная кисть лежала на руле. В другой он спокойно мог держать бокал мартеля, но пить совсем не хотелось.
Хотелось убивать.
Нет, это просто уму непостижимо! Логика его картины мироздания расходилась по швам, словно лопнувший стручок гороха. Ну надо же такому случиться, что все существующие в мире недостатки разом воплотились в одном человеке! Все – и в одном, даже не в двух однояйцовых близнецах! Это же опровергает саму теорию вероятности!
Это не человек – это просто скопище всех пороков. Ужаснейшее занудство, педантичность, угрюмость, эскапизм, инфантильность, полная асексуальность, лицемерность, слабость, да такая, что дунешь – рассыплется, абсолютная неприспособленность к нормальной жизни, витание в облаках и венчающие весь этот «букет заболеваний» претензии на роль бога.
«Ты унижаешь личность!» - презрительно передразнил он девушку. Неужто невдомек – именно ее глупое поведение и топчет в людях ростки этой самой личности? Что может быть для личности унизительнее, чем прятаться за спину девчонки, даже если ты прячешься от тигровой акулы или кого-то, с ней сопоставимого?
Он должен был встать. И дать сдачи, как мужик. А не тыкаться своей окровавленной мордой в воображаемый белый фартук этой доморощенной Флоренс Найнтингейл.
Самое смешное, что философия – его любимый предмет. У него тоже есть мысли о том, что такое личность. Но для этой девчонки он всегда будет аморальным, безнравственным людоедом с частоколом первобытных инстинктов в авангарде.
Как же это бесит!!!
Но пусть! Он не собирается меняться из-за чьих-то глупых мнений, всем ясно?
И пусть такие, как она, подстраиваются под каждого выродка и строят с ним отношения. Тьфу, фраза-то какая противная, «строить отношения». Это ж не баня чтоб их строить.
Зачем эти люди нужны обществу, системе, эволюции, в конце концов? Как эволюция еще не смела их прочь с планеты своей железной рукой? Ведь смерть – её лучший, её самый эффективный инструмент, так почему же такие беззубые девченки еще не вымерли как мамонты?
"Антоны" тоже хлюпики еще те, конечно, но хоть прогу путную могут написать, и то делу польза. Напы хоть морду качественно могут набить – и то польза, и не малая. А этот бисквитный фарфор в голубых джинсах – ни того, ни другого! То ли дело такие как Женька – красивые и покорные, шикарные и душистые, как орхидеи-цимбидиумы с безумной палитрой цветов – они созданы чтобы украшать жизнь, провоцировать, радовать и восхищать, добиваться их и загонять… А эта… Защитница опущенных и посланных с красным флагом наперевес. Худосочная "Свобода" Эжена Делакруа.
Какое-то бесполое существо, и, разумеется, гордится этим. Как же, она у нас не девушка, а Человек и Личность! Была б она мужиком – я б этой личности с таким удовольствием врезал… Мы бы до смерти, кто кого забьет… Хоть каждый день! Впрочем, такого инфаркт от одной перспективы хватит.
Да ладно бы сидели в углу и молчали, раз природа их обидела, так нет же, еще и лезет под руку когда не надо! Ошалели совсем...
Я же вчера все сделал абсолютно правильно – проучил зарвавшегося молодчика, и проучил еще очень мягко, всего лишь разбив нос. По-хорошему за такое и руку сломать не слишком будет. За дело ведь.
Все, понял - они – орудие кармы, они годятся похоже только на то, чтобы мучить и издеваться. Ведь когда они вот ТАК смотрят – хочется самому себе глаза выколоть, лишь бы этот взгляд их проклятый не видеть… Да лучше бы ударили! Лучше б она монтировкой, чем этим взглядом, ну что здесь непонятного… Они – Монтанелли из «Овода»: «Будьте любезны, сами подпишите свой смертный приговор – мое нежное сердце не позволяет мне сделать этого!» Овцы проклятые… Инквизиторы чертовы… И главное, никто ведь меня не поймет – со стороны я обижаю бедную девочку, поэтому придется ей еще и улыбаться! Самое поганое, что для общества невинный ягненок – она, а я кровожадный волк. И никто не видит её манипуляций преступных. Расколоть бы сейчас вот этими руками ее маленькую голову…
И на вечеринку студенческую она в субботу не явилась! Ну как же, ее величество не станет заниматься столь низменной деятельностью, как распитие коктейлей в кругу студентов навеселе, это недостойно ее высоких чувств. Или меня просто испугалась... Дурочка! Неужели не понимает, что бесполезно прятаться – стоит мне только захотеть, я ее из-под земли достану в любой момент времени. Ее только моя природная доброта и спасает. Как же я ненавижу слабаков, лучше умереть, убить себя, чем быть в этой жизни слабаком или кем-то хоть отдаленно на него похожим. Как же это отвратительно и позорно… Собрать бы всех слабаков, слюнтяев и нытиков – и в карцер! Впрочем, это незаконно, и закон такой теперь вряд ли примут – цивилизованное государство, черт возьми. Ну ничего, можно их заставить валить лес в тайге – живо разучатся ныть и жаловаться на жизнь… Агнцы закланные! Да от них вреда побольше, чем от водородной бомбы!
Наматывая круги вокруг города, предаваясь этим кровожадным мыслям, Жуков до сих пор сам не заметил, что ни одна из прекрасных орхидей почему-то не сидит сейчас в его машине, хотя раньше они висели на сиденьях гроздьями, и что весь субботний вечер кое-кто пожирал глазами пространство, пытаясь выцепить из яркого ресторанного пейзажа хрупкую серую фигурку.
~~~
В понедельник перед занятиями на пороге квартиры Анны нарисовалась Женька. Легкое шифоновое платье было явно не предназначено для холодной осенней погоды, но Женю сей факт, видимо, нисколько не смущал.
- Ну что, пойдем учиться, болезная ты наша?
- Пошли… Кстати, вот, возьми мой шарф, простудишься.
- Вот еще, он не подходит к моему платью.
Настаивать Анна никогда не умела, а потому молча застегнула куртку и достала ключи и зонтик.
Они вышли на улицу - шел мелкий дождь. Бурые дубовые листья сворачивались от пряного дыхания осени, а хрустальный воздух словно замедлял все движения. Молчание начинало тяготить, и Анна чувствовала, что должна как-то объясниться.
- Я вчера… переволновалась… Из-за учебы… Ну, ты понимаешь… В общем, надо было слушаться тебя и списывать, - Анна изобразила на лице подобие улыбки.
- Да ладно, душа моя, врать ты никогда не умела.
- Что ты имеешь в виду? На лицо Анны вдруг набежала тень.
- Ты действительно хочешь это услышать? Женька всегда была очень тонким психологом.
- Нет.
- Окей, закроем тему, я ничего не знаю, это вообще не мое дело – и очаровательная Женечка примирительно, но вместе с тем лукаво улыбнулась. А про себя подумала: "Мне-то что... Не я же свихнулась на нём".
В аудитории к ним сразу подошли Антон и новичок, оказавшийся Иваном. Наперебой они изъявили желание объяснить Анне математику, что вызывало у нее приступ огромной благодарности. Об инциденте никто не сказал ни слова. И когда за полминуты до звонка вошел Георгий, они втроем склонились над конспектами около стола ее стола. Девушка даже не подняла головы. Намеренно.
- Эй, - толкнула ее локтем в бок Женя, - Тебя что здороваться не учили, тактичная ты наша?
Но Анна так строго и холодно посмотрела, что Женька предпочла махнуть рукой.
Какой смысл разговаривать?.. Мы вчера всё друг другу сказали.
- Ага! – ехидно встрял внутренний голос, - это он тебе вчера все сказал. Да и то ты даже не дала человеку возможности высказаться полностью. Предпочла сбежать и опять шлепнуться в обморок, как инфанта, затянутая в корсет. Хорошенькое решение проблем ты выбрала, ничего не скажешь! А главное, какое конструктивное!
- Отстань и не ерничай! – разозлилась Анна на голос. А что ты прикажешь ему сказать? Я и сама ничего не понимаю… Мне нужен перерыв. Девушка терла пальцами виски, и сквозь мысли до нее, наконец, долетел голос Ивана:
- Эй, с тобой все в порядке? Ты поняла?
- Что, прости?
- Поняла, как считать?
- Нет, повтори, пожалуйста, еще раз.
- Итак, интеграл – это просто площадь под графиком функции. Площадь при этом как бы разрывается на бесконечное множество маленьких частичек, площади которых нам уже известны, понимаешь? Этот метод доводил до ума сам Архимед…
- Ага…
- Вот смотри…
- Слушай, мне переписывать контрошу на следующей неделе, не мог бы ты со мной позаниматься? С меня причитается шоколадка, - Анна вспомнила приемчики из арсенала Женьки.
- Разумеется, не вопрос! После занятий в библиотеке?
- Договорились.
С этого дня каждый вечер Анна пропадала в библиотеке, занимаясь математикой с Антоном и Ваней. Они, правда, не с первой попытки, но все же довольно неплохо научили ее решать все три задания, а она таскала им шоколадки и печеньки – печь пирожки Анна не умела. Все это время она лишь вежливо кивала Георгию при встрече в аудитории или в коридоре, делая вид, что ничего не случилось. Он отвечал столь же официальным приветствием, но в глазах каждый раз вспыхивали угли. Он больше не подходил к ней. Да что там не подходил – он старался лишний раз и не смотреть в ее сторону, словно она и вовсе не существовала как человек, а была деталью мебели или молчаливой галлюцинацией. Зато он напропалую флиртовал с Женькой, а еще с Иришкой, Аглаей и Дашей. Девушки устроили между собой что-то типа соревнования, стараясь как можно больше ему понравиться. В ход шло все – брендовые одежды одних, истерики и заламывания рук других. Одни лязгали зубами, другие бесцеремонно висли на шее. Но в душе Анна прекрасно понимала: когда вас явно игнорируют – это значит, вами очень сильно интересуются. Поэтому она и здоровалась всегда первой, как со всеми, как обычно. Чтобы не выказывать демонстративного игнорирования, подкладкой которого служил яркий интерес. Уж слишком много отличных психологов собралось в этой группе, а она не хотела, чтобы все знали что… Так, стоп. А чего это они не должны знать? Ничего ведь и нет, и знать им нечего. Она просто старается быть вежливой с не слишком приятным и очень грубым одногруппником. И все.
~~~
Аглая сегодня была во всеоружии – на ее алое микроплатье под черным кожаным плащом неодобрительно косились все увенчанные регалиями и сединами институтские профессора, а вытащенные из нафталина библиотекарши в круглых очках рефлекторно тянулись к валерьянке. Глядя на это платье, Анна подумала, что победителем в схватке, пожалуй, будет его хозяйка. Красные тряпки - отличный выбор для такого зверя…
~~~
А сам зверь в это время пил коньяк из армейской фляжки прямо на ступеньках Института. С последней лекции по политологии он просто ушел – а зачем сидеть на ней, когда он знает предмет лучше препода? Время можно провести намного приятнее. Георгий надел черную кожаную мотоциклетную куртку и подошел к огромному Харлею. Мотоцикл всегда был его любимой игрушкой, а также лучшим средством против депрессии. Он никогда не надевал шлем – а зачем? Он же отлично водит на любой скорости. Впрочем, сегодня смертельные гонки с другими байкерами не входят в его планы – ведь есть намного более приятные вещи.
Он махнул рукой появившейся в дверях Аглае – пропустить мимо глаз алое пятно ее платья было невозможно. На предыдущей паре он по старинке передал девушке записочку, в которой сообщал о встрече на крыльце с целью катания на байке. Аглая загорелась как маков цвет, и, довольная собой, оставшуюся часть пары смотрела на соперниц как Ленин на буржуазию и солдат на вшей. Даша и Ира в бессильной злобе одинаково нервно кусали губы – эта Мисс Безвкусица выиграла первый бой! Но мы еще посмотрим! Впереди война!
Он ждал ее сидя на ступеньках.
Когда она подошла, он при всех поцеловал ее прямо в губы, а потом ловко помог забраться на байк, за его черную кожаную спину. Темные волосы, тонкий профиль и ведьмацкие зеленые глаза – она потрясающе смотрелась рядом с ним. В этот момент после занятий выходила из корпуса их группа, и все стали невольными свидетелями сцены отъезда. Анна встала в дверях, явно мешая движению, руки ее разжались, и она уронила книгу на пыльные плиты крыльца. Да так и осталась стоять, словно злой волшебник обратил ее в камень. Злой волшебник на черном байке.
- Эй, все нормально? Что-то случилось? – побежала вечно опаздывающая из-за крутежа перед зеркалом Женя.
- Н-н-нет… я просто уронила книгу. Проходите, пожалуйста, простите, что встала так в дверях, я не хотела причинить вам неудобство… - Анна как всегда тут же начала оправдываться перед всеми студентами.
Минуту спустя Женька тянула её за руку к остановке. Ага, как же, книгу она уронила. Женя ни на секунду не сомневалась, что время для "спектакля" было подгадано специально.
«Интересно, – думала Женя, пока они бежали к стоявшему на остановке желтому автобусу с открытыми дверьми, - а смогла бы она сейчас посмотреть мне в глаза и сказать, что совсем не хочет быть на месте девушки в алом?..»
~~~
Тем временем байк несся по окружной дороге со скоростью сто шестьдесят километров в час. И это была предельная скорость - стрелка спидометра сходила с ума и грозилась вылететь ко всем чертям. Аглая устала кричать, охрипла и просто выглядывала из-за черного кожаного плеча, как алый цветок из густой травы. Она чувствовала себя великолепно.
Спустя пять кругов адская машина остановилась в близлежащем лесу. Жуков кинул на сырую землю завалявшийся в багажнике тонкий плед, а девушку – на плед. Она слегка ушиблась, но боль ей нравилась, и он это знал. Он знал, что они могут вскрывать души друг друга как моллюсков в поисках дозы кайфа, пока смерть не отключит их. Он видел, как само собой изогнулось в провоцирующей позе ее красивое тело, как заплескались по земле темные шелковые ленты волос. Проза страсти, готовая вот-вот взмыть в поэзию. Глаза египетской кошки. Попробуй-ка, поймай. Поломай мое сопротивление. Докажи, что ты сильнее. Неожиданно в его голове что-то слетело с резьбы.
Но сосны почему-то не кружились над головой, и сознание не сметало взрывной волной, как обычно.
Что-то не так.
Что-то явно не в порядке.
Лес, тишина, поваленный на бок мотоцикл.
Он видел девушку и лес – просто девушку и лес, а не первобытную фантасмагорию.
И… Это не было сопротивлением в полном смысле слова – это была провокация. Попытка довести до полной потери контроля над собой.
Ее шея просто мерзла без ошейника.
Ныла без поводка.
Она просто прикипает к последней капле чаши каждой своей эмоции прежде, чем ее расколошматить ко всем чертям.
«Лошадью управляет не человек – лошадью управляет боль» - не к месту вспомнил он услышанную где-то фразу.
Интересно, а как это – ломать чье-то настоящее сопротивление?.. Противодействие того, в чьих словах нет второго дна? Кто искренне противостоит, а не просто хочет посильнее нарваться?..
Он вспомнил, её сдержанно-вежливые, но все равно ненавидящие глаза, вспомнил, синий кулон на тонкой серебряной цепочке… и то, как билась синяя жилка на ее горле, когда он декламировал свою обличающую речь. Сдавить бы это горло, как тонкий стебель, сжать, пока не хрустнет, положить бы штангу на её шею…
Да в чем дело, черт возьми! Вот же его девушка! Страстная, сумасшедшая женщина в таком же сумасшедшем рубиновом платье. Как раз в его вкусе. Самка павлина с сапфировой грудью и каскадом топазов и изумрудов на хвосте.
Так в чем же дело, черт возьми?!
Она красива?
Да.
Умна?
Да.
То, что ему нужно?
Разумеется!
Обстановка классная?
Лучше не придумаешь.
Он хочет продолжать?..
Огромные знаки вопроса в зеленых глазах жрицы требовали немедленного внимания.
Георгий галантно протянул ей руку, чтобы помочь подняться с земли. Аглая ответила недоуменным взглядом.
- Что случилось?! Мы же только приехали.
- Мне надо домой. Поехали.
- Да что такое, мы же… Аглая приложила изящное запястье ко лбу. Она отчетливо расслышала опасные нотки в его голосе.
- Я. Сказал. Поехали.
Аглая декларировала Цветаеву наизусть, но самоубийцей она не была, посему через минуту они уже ехали обратно.
Жуков не обращал внимания на доносившиеся из-за спины испуганные крики: «Мы разобьемся!!!» и выжимал из машины все что мог.
…И каково это… Когда кто-то хочет быть с тобой свободно? По своей воле?..
Он был страшно зол на себя: с каких это пор он задает себе всякие левые вопросы?
С какой стати в такой день его мысли крутятся вокруг совершенно левого человека?
Того самого человека, который сейчас в башне из книжных полок, в обществе двух ботанов зубрит эту неувлекательную математическую легкотень.
Он обошелся без объяснений – просто высадил Аглаю у её подъезда.
Он даже не извинился, лишь рявкнул в ее ошалевшее лицо, что ему нужно домой.
Но домой он не поехал.
~~~
Этим вечером Анна на собственной шкуре поняла, что такое «квадратная голова». Контрольная была назначена уже на завтра, и этот факт требовал утроения усилий. Они с Ваней и Антоном засиделись в библиотеке допоздна. Наконец, когда ворчливая пожилая уборщица в синей спецовке пришла разгонять их по домам, звеня ключами и потрясая шваброй, они достали свои сумки и начали складывать в них учебники. Ребята предложили проводить Анну до дома, но было уже поздно, и она деликатно отказалась – совесть не позволяла напрягать их проводами в другой конец города после того, как они уже потратили на помощь ей уйму времени.
Математический марафон, ударный марш-бросок в интегрально-дифференциальные джунгли закончился успешно – Анна в совершенстве выучила все три алгоритма решения. Она вполне может решать задачи на логику, просто в голове должна быть четкая последовательность действий, инструкция. Чтобы подставить цифры – и все готово. И теперь она перебирала в голове этапы алгоритма как бусинки на четках.
Уверив, что с ней ничего не случится, что она отлично доберется сама, Анна одернула куртку и на всякий случай предусмотрительно перекинула ремешок сумки через шею – так сложнее будет её вырвать. В безразмерной холщовой сумке с надписью «Ария» помимо учебников лежали ключи, томик Бодлера, антисептик, пакет перцовки «от собак» и баллончик с лаком для волос – брызнуть в глаза, если что.
Поправив шарфик, Аня нырнула в темноту и быстро прошла мимо злополучной арки. Она боялась темноты, а точнее – того, что может скрывать в себе темнота. Ее путь к остановке лежал через старый институтский парк с неработающим фонтаном. Анна и днем боялась проходить одна через этот парк, она всегда старалась идти домой вместе с Женькой.
Особенно страшно было проходить вдоль глухой бетонной стены по узкой асфальтированной дорожке, с другой стороны которой напирали корявые кусты – в этом месте собирались городские люмпены и маргиналы. Было уже совсем темно, фонари не горели, только Луна отчасти восполняла их функцию.
Ну что ж, сегодня альтернативы нет. Под каблуком хрустнул бутылочный осколок, и девушка ускорила шаг.
Сама виновата – надо было за временем следить и уйти домой еще три часа назад. С другой стороны, она ведь и следила – но как порываться уйти, если люди ради тебя собрались? Нетактично было сказать им, что уже поздно… Кусты напоминали инвалидов, присевших у дороги просить милостыню, жалобно протягивающих к прохожим обрубки рук-ветвей.
Ветка клена царапнула плечо, и девушка вздрогнула. Да чего она боится, в конце концов, она ж не маленькая уже! Ну же, иди, глупышка, там никого нет уже в такой час…
Оставалось надеяться, что она на спринтерской скорости сможет проскочить эту «аллею маньяков».
Но еще до того, как было пройдено тридцать шагов, девушка почувствовала всю напрасность надежд и глупость собственного решения идти одной. В пяти метрах от нее раздавался развязный смех и громкие разговоры, а через секунду на освещенной лунным светом дорожке одна за другой показались черные, словно вырезанные из театрального картона фигуры. Четыре.
Грубые, очерченные – и все равно какие-то нереальные. Казалось, они появились прямо из каменной стены, как в фокусе Дэвида Копперфильда.
Девушка встала как вкопанная и медленно повернула голову назад, прикидывая шансы убежать. Картинка отразилась как в зеркале – за ее спиной тоже стояли черные фигуры.
И тоже четыре.
Значит, всего восемь. Анна горько улыбнулась про себя – урок математики не пропал даром.
Что ж, всем известно, что ирония – попытка посмеяться над собой прежде, чем надо тобой посмеются другие.
Слева – стена из бетона, справа – из голых колючих веток, а впереди и сзади – две стены из полных адреналина человеческих тел.
Одна черная тень отделилась от группы (или от толпы? Больше всего на свете Анна боялась толпы) и сделала шаг навстречу девушке.
- Куда идем, красавица? Пьяный голос атамана разбойников не предвещал ничего хорошего.
Анна судорожно сжимала в похолодевших руках свою сумку, даже не вспомнив в этот момент о предусмотрительно заготовленном оружии. На нее напал ступор. Оцепенение. Девушка беспомощно застыла на одном месте, как олень, ослепленный фарами грузовика. Но она четко понимала – паниковать, молчать и бежать нельзя.
- Домой. Пропустите, пожалуйста. Девушка заметила, что в руках у черных фигур были бутылки, а у бандитского главаря - нож. Так, только пьяных психов не хватало…
- Пустить? А мы пока и не держим! - раздался пьяный хохот.
- Ну подождите, не убегайте так быстро! Не хотите выпить с нами вина? - присоединился второй голос, визгливый, как детская пила.
- Н-нет, я тороплюсь, мне нужно домой, пожалуйста…
- Миледи, пройдемте в наш гараж.
Интонация главаря шайки явно изменилась с развязной на приказную, и это не ускользнуло даже от оцепенелого внимания Анны. Похоже, сумку через голову незачем было перекидывать – им сумка не особо-то и нужна.
И деньги не нужны.
Ей стало по-настоящему страшно.
- Да что ты с ней церемонишься! – крикнул один из стоящих позади главаря парней, - вяжем ее и всё!
Главарь едва заметно кивнул – и тут же подбежали два стоявших за спиной человека и начали выкручивать ей руки, пытаясь связать их холодной металлической цепью. Горло сдавил спазм, девушка не могла кричать, но изо всех сил вырывала руки. Она не помнила ни единого приема самообороны, хотя старательно учила их раньше. Собственная беспомощность заставляла ее прямо-таки задыхаться от ненависти, но не к ним – к себе. Все бесполезно, она ничего не сможет сделать. Если бы у нее был с собой перстень с ядом – она бы им воспользовалась. Путем отчаянных усилий ей удалось извернуться и укусить одного из бандитов за руку. Он тут же взвыл как раненая гиена, взвился от боли и запрыгал на месте, тряся укушенной рукой. У Анны мелькнула мысль о справедливости придуманной ею теории: все садисты в душе трусы. Они пытают других, но сами боятся ничтожнейшей боли - готовы кричать как резаные от любой царапинки на собственном распрекрасном и обожаемом теле. Но тут все мысли разом вылетели из головы – озлобленный поведением жертвы бандит занес руку с "розочкой" из бутылки над головой девушки.
В этот момент раздался дикий рев двигателя, а через секунду на узкую аллею влетел и развернулся на триста шестьдесят градусов огромный черный мотоцикл. В темноте его тяжелый мощный корпус блестел как поджарое тело сытой пумы.
- Проблемы?
Меньше всего в жизни Анне хотелось сейчас услышать этот разрывающий низкий голос. Никогда еще она никого не ненавидела, не умела этого делать. Не знала ее душа таких чувств. А тут вот была на пороге узнавания.
Уж в том, кому принадлежал голос, сомневаться не приходилось.
- Никаких, - отозвался главарь бандитской шайки, и по тембру голоса девушка поняла: с него мигом слетела вся самоуверенность. Однако поведение бандит выбрал верное, - отметила Анна. Щепетильно вежлив он бывает только один раз. В начале. И не дай Бог проигнорировать, когда он по-хорошему сказал…
Сидевший на мотоцикле на секунду перестал восприниматься ею как человек. Это было… энергетическое скопление. Пульсар в Крабовидной туманности. Рентгеновская звезда в созвездии Лебедя. Силовое поле, искривляющее вокруг себя пространство.,. И радиус искривления захватывал клочок земли, на котором стояла девушка.
«Когда он входит в комнату – все непроизвольно сводят лопатки…», - невольно подумала Анна.
- Тогда с какой стати ты тянешь к ней свои поганые руки?
- Да мы просто… Мы пошутили! Всё, мы уже уходим, правда, ребята? Ты ведь не обижаешься, красавица?
- Н-нет… - прошептала девушка, пряча в рукавах куртки содранные запястья, - Пожалуйста, не трогай их, - просьба была обращена уже к Георгию. Еще одной бойни она не хотела, а что будет именно бойня, девушка даже не сомневалась. Она не обольщалась - Жуков, конечно, ненавидит ее, но она как бы «из его команды», дело происходит в центре его города, а свои драгоценные принципы он чтит больше, чем ненавидит какую-то хилую и незаметную девчонку. Одно неверное слово сейчас – и бомба взорвется. И сломанным носом уже никто не отделается – здесь будут оторванные головы. Здесь будет восемь трупов.
И снова его голос ударил топором под колени:
- А ну покажи руки!
- Нет.
Это невыносимо! – Подумал Георгий, - Она еще и защищать этих маньяков будет! Ангел проклятый! По-хорошему, надо было ее оставить тет-а-тет с этими психами. Посмотрим, как тогда запоет. А что, это стало бы ей отличным уроком! Может быть, увидев свою голубую кровь размазанной по асфальту, перестанет смотреть глазами Кота из «Шрека» в ответ на любую проблему?
И, наконец, поймет - единственный возможный путь к добру в этом циничном мире – экспансия, а не её слащаво-сусальный гуманизм. Может, хоть это заставит её отказаться от своей идиотской точки зрения и перестать нести идеалистический бред? Впустить зверей в ее карамельный рай – мигом узнает, как настоящая жизнь устроена.
Но он понимал, что рассуждает не всерьез.
И не поступит так.
Он слишком хорошо чувствовал силовой потенциал, «запас прочности» и степень опасности каждого своего оппонента. Каждого из восьми. И прекрасно знал – урока девочка не переживет. Нет, лучше терпеть ее лицемерный гуманизм, чем… Додумывать он не хотел.
Несостоявшиеся маньяки разбежались по близлежащим кустам - пока не передумал.
Он сделал шаг к ней навстречу, намереваясь посадить к себе за спину, но она отошла сразу на три шага назад. Нарушение личных физических границ грозило слишком многим.
- Не смей меня трогать. Я вам не трофей.
«Я тебе не виктим, - прочитал он в испуганном, но твердом взгляде, - Виктимов своих будешь через плечо как добычу перекидывать. Для меня такое отношение неприемлемо».
Он мысленно досчитал до пяти, чтобы успокоиться. Хорошо, я найду в себе силы, клянусь, я найду…
Еще секунда – и он пожалеет, что стал ее спасать.
- Тогда садись. Сама. - Взглядом, в котором легко читалась угроза, Жуков показал ей на мотоцикл и место за своей спиной.
И несколько бесконечных секунд смотрел на неё своими колюще-режущими газами, губы сведены намертво.
- А то что?
«Если он подойдет ещё хоть на шаг – я закричу так, что все стекла повылетают в этом городе. Я не позволю себе приказывать. «Не смей сдаваться!» – орали бортовые самописцы в чернеющих руинах самолета».
Он не подошел, ничего не ответил, но продолжал смотреть так, что девушка тут же пошла к мотоциклу.
Хотя предпочла бы провалиться сквозь землю.
Он кинул ей шлем, который Анна неловко надела. Ветер бил сквозь тонкую кожаную куртку, но она не чувствовала холода. Зажмурив глаза, девушка молилась, чтобы все это как можно скорее закончилось. Она ощущала себя улиткой, оказавшейся под гусеницами танка.
- Твой дом.
Огромный байк стоял напротив подъезда Анны. И что ей теперь делать? По нормам этикета и вежливости она должна предложить подняться и попить чай/кофе, но видимо, это исключительный случай. Путаясь в собственных ногах, девушка постаралась как можно скорее спрыгнуть с железного коня и протянула ему шлем. Какое унижение! Он просто на практике продемонстрировал свою правоту. И даже не скрывает ненависти. Так, стоп… Надо быть благодарной – он только что спас тебе больше чем жизнь. Он спас твой хрустальнй мирок, не снившийся ни одному стеклодуву. Твою веру в справедливость и даже… в людей. Он просто опять победил – всего и делов.
- Спасибо, - холодно и очень вежливо сказала девушка, - Надеюсь, тебя не слишком затруднило…
Он выжал сцепление и рванул с места.
«И что я опять сделала не так?..»
~~~
На следующий день Женьке не пришлось применять свой психологический талант – Анна сама рассказала всё случившееся вечером. Через полчаса ей надо было идти переписывать контрольную, а информация требовала выхода. Не давала сосредоточиться на главном сейчас. Других студентов еще не было – они вдвоем сидели на кушетке возле пустой аудитории.
- Ну ты даешь, подруга… Что, прямо укусила? А он?
- А что он?.. Завизжал, как будто его режут. Интересно... Он хотел защитить меня или избить их?..
- Поверь, куколка, если бы он хотел избить их - он бы их избил.
- Верю... Значит, он просто вступился за девушку, в этом нет ничего особенного, и...
- Разумеется, ничего такого. Вам просто сносит крышу друг от друга, все вполне обыденно.
- Женька!
- А я-то тут при чем? - Она улыбнулась так, что и Чикатило бы растаял, - А вот, кстати, твой герой идет, надо его поблагода…
Георгий почти вбежал в аудиторию мимо них, разумеется, не поздоровавшись и хлопнув дверью. Ангельское терпение девушки достигло своей критической отметки. Этот человек то спасает ей жизнь, то ведет себя как полный… ну все, хватит. Мы взрослые люди.
Решительным шагом девушка подошла к аудитории, но когда маленькая, узкая как лепесток лилии ладошка коснулась фанерной поверхности двери – решимость куда-то испарилась. Перетертые цепью, ноющие запястья, заклеенные телесным лейкопластырем, напомнили о вчерашней беспомощности. Глубоко вдохнув, словно перед погружением под воду, падением в Бермудский Треугольник, она вошла. Спокойно подошла к последней парте и сверху вниз посмотрела на него.
- Здравствуй.
Горящие глаза Анны говорили совсем другое: «Тебя что не учили здороваться? Ты издеваешься надо мной?»
Девушка не узнавала себя. Откуда в ней взялась эта язвительность?.. Этот мерзкий ироничный тон?.. Она всегда была хорошей спокойной девочкой. Да этот человек просто переворачивает ее стройный и гармоничный мир вверх дном!
- Привет, - хмуро буркнул агрессор в ответ.
- Может быть, мне стоит напомнить о том, как кто-то просил не лезть не в свое дело, м?
Девушка понимала, что не права, что ведет себя бестактно и безобразно, но ее несло куда-то течение, водоворот, бурлящая пена, и казалось, тормоза не подлежат починке.
- Ты бы предпочла моей помощи то, что собирались сделать с тобой эти гопники?
Вытащить такой безнадежный мяч было невозможно.
Проклятая логика! Анна опустила глаза. Ей нечем было крыть. Один-ноль.
Она вдруг поняла, почему тогда не позволила ему высказаться до конца, почему убежала. Это была именно та точка общения и отношений, которую отмечали писатели и прочие инженеры человеческих душ. Точка, в которой иссякающий гной негатива переходит в кровопотерю души.
- Хватит, - ее голос дрожал.
- Пока мне говорят «Хватит!» - я продолжаю.
- Но надеюсь, ты больше ничего не сделаешь Дону? У нас личные счеты с тобой. И это только наше дело. Не стоит никого вмешивать, так?
Он молчал.
- Почему ты так относишься к девушкам? Они же не сделали тебе ничего плохого...
- Не твое дело, - отрезал он.
Она и сама понимала, что не имеет морального права на такие слова.
- Если тебя когда-то предали, это вовсе не значит, что...
Костяшки его пальцев побелели. Её мысли смешались: не надо было, не надо...
- Больше не подходи ко мне ближе, чем на пять метров, ясно? – наконец она нашлась что сказать.
- Не больно-то и надо, - ответил он, и низкий голос окатил девушку ледяным ушатом презрения.
Ей вдруг резко стало нечем дышать, словно вокруг горла сжимался железный обруч, захотелось рвануть разом все пуговицы на шее, чтобы они посыпались на пол, как горох, и наконец, вдохнуть, вдохнуть и… тогда хоть на секунду станет легче.
Девушка вышла в коридор, на ходу пытаясь справиться с пуговицей.
- С тобой все нормаль…
- Да.
Вновь и вновь она прокручивала в голове пульсировавшее в его словах презрение.
Но юная девушка еще не понимала - то было презрение лисицы к винограду.
~~~
…Киевская Русь возникла в девятом веке в результате объединения восточнославянских племён под властью князей династии Рюриковичей. Существуют две основные теории образования Древнерусского государства – норманская и антинорманская. Первая опирается на византийские источники, Повесть временных лет и утверждает, что государственность на Русь была привнесена извне варягами…
Анна сидела на лекции по истории, механически крутя в руках карандаш. Она внимательно, стараясь не упустить ни единого слова, слушала чопорную преподавательницу в серо-зеленом твидовом костюме и квадратных очках.
«Она похожа на игуану, величественно возлежащую на камнях» - подумала девушка и тут же устыдилась своих мыслей. Лучше лекцию слушай, балда, не хватало еще историю потом пересдавать, с контрольной только-только разделалась.. Тут же карандаш, как фигурист на олимпиаде, быстро заскользил по бумаге как по льду. Анна училась на «хорошо» и «отлично», но всегда сомневалась по поводу своих способностей, а положительные оценки в зачетке расценивала как некое чудо, случайно и по недосмотру преподавателей свалившееся ей на голову. Ведь если б они только копнули чуть поглубже – они бы сразу заметили всю бездну ее незнания. Анне все время казалось, что она что-то не доделала, не доучила, не проработала…
…Киевская Русь образовалась на торговом пути «из варяг в греки» на землях восточнославянских племен — полян, ильменских словен, кривичей. Киев основали братья Кий, Щек и Хорив…
Вдруг кто-то легонько постучал ее по плечу. Девушка обернулась, и ей в руку сунули свернутую трубочкой записку. Анне стало очень неудобно перед преподавательницей – она тут надрывается, лекцию читает, пытается их увлечь, заинтересовать, а они записками перебрасываются. Это ж неуважение к человеку. Анна поспешила быстро убрать записку в карман, но ее руку перехватила любопытная Женька.
- Ты что, даже не посмотришь что там? – раздался страшный, возмущенный шепот над ухом.
- Сейчас не время…
- А ну-ка дай мне.
Девушка отдала записку соседке. Видимо, Женька подумала, что это послание от Того, чье имя нельзя называть. Но на этот раз Фиалку ждало разочарование: записка была от девчонок. Иринка приглашала всех девушек сходить после занятий в кино и в кафе.
- Ну что, ты идешь? – продолжала шептать Женька. Видимо, не изловив акулу, она решила скоротать время в компании тропических рыбок.
Досточка не любила шумных студенческих вечеринок. Она не пила алкоголь. Она прекрасно понимала, что не является особо желанным собеседником и спутником для других студенток. Скорее всего, ее пригласили просто из вежливости, она ведь общается с приятной всем Женькой, а ту хотели видеть обязательно. Ну и, возможно, потому что Анна единственная не претендует на их Короля, а, следовательно, не представляет опасности и ее не за что ненавидеть.
- Знаешь, ты иди, а я… В общем, мне надо сегодня побыть одной. Я пойду прогуляться, так что если не отвечу на звонки – не волнуйся.
- Понимаю… - И Женька заговорщически ухмыльнулась, - а жаль, весело будет, это ж Ира.
- Все, давай слушать лекцию, мы нарушаем порядок.
- Да ладно, мы ж тихонечко общаемся, никому не мешаем…
- Так нельзя.
- Ну ладно, молчу, тихоня ты моя.
После пары девушка не пошла домой. Вместо этого она отправилась за город, в осенний лес.
~~~
Есть только один похожий организм на планете, догадываетесь, какой?
Вы – вирус. А мы – лекарство.
Из диалога агента Смита с Морфиусом, Матрица, часть 1.
Поваленная береза с яркой, лимонно-желтой листвой, мед заходящего солнца сквозь кроны... Полураздетый лес, словно сошедший со средневекового гобелена. Краски, заимствованные у европейских шпалер пятнадцатого века. Парижский музей Клюни прямо под голубым куполом неба, за окружной дорогой - в этом полупрозрачном пейзаже легко можно вообразить и Принцессу, и Единорога, и вытканный прямо на влажной земле традиционный буро-зеленый растительный узор.
Последняя капля красоты короткого северного лета.
Тишина.
Осень так часто видится в роли милой добродушной женщины в венке из злаков, с корзиной красных яблок и охровых груш в полноватых, но очаровательных руках.
Под кроссовками пружинит бурая трава, когда девушка забирается на поваленное дерево. Подтягивает ноги к коленям. Запускает изломанные пальцы в волосы.
Где-то по другую сторону ее серых как туман над Альбионом глаз тихонько звенела туго натянутая струнка. Звенела и никак не могла замереть.
Он сам как белый волк, сошедший с гобелена. Он презирает все, что для нее ассоциируется с понятием «любовь»: свечи, романтика, закат, крыши недостроек, вальс под Скорпионс, чувство... защищенности. Любовь – это когда перед тем, как принести ему кофе, ты сначала пробуешь сама – а вкусно ли? Когда помнишь, сколько ему ложек сахара в чай. Любовь - это в главную очередь милосердие.
Это когда сидишь рядом и помогаешь плакать.
Когда в тяжелый момент приходят именно к тебе и позволяют подуть на свое больное место.
А в Бете нет больных мест.
Но любовь же есть…
Что для него любовь?
Безумная жажда обладания?
Ездить в такой лес и потом кашлять кровью? Бить друг друга до кровавых соплей? Чем больше ребер сломано – тем сильнее нежность? Скидывание с пятнадцатого этажа? Сбросить бы тебя, а потом облизать что останется? Продавить любой ценой? «Мы всегда причиняем боль тем, кого любим», - вспомнила девушка цитату Мерлина Мэнсона.
Так что для них любовь? – девушка сжала нервными пальцами свои виски, тонкие, как яичная скорлупа.
Они любят или просто хотят то, что не могут получить?
И ровно до той секунды, пока не получат?
Когда он решит поменять человека, сидящего за спиной на его байке – что будет делать Аглая? Чем закроет черную дыру? Тем, что в жизни были яркие ощущения? Ну как так можно – совсем не думать о своей же безопасности, о спокойствии своей души.
Они такие сильные... Но все же и им кто-то нужен, разве не так?..
Близость… Какое странное слово. Девушка печально улыбнулась заходящему солнцу, путающемуся в темно-зелены кронах сосен как младенец в перинах.
Она слишком хорошо знала этимологию термина – слово «близость» происходило от старославянского «близна», что значит открытая, незаживающая рана. Очень верно. В моем случае – очень верно. Я и минуты рядом не могу стоять.
Раньше я думала, он меня ненавидит… Но он бы прямо сказал, будь это так – а я сделала идиотский вывод основываясь только на том факте, что он с моей точки зрения «ведет себя нехорошо»! Какой же слепой я была… И если он захочет обидеть меня – он подойдет и оттаскает меня за волосы, а не будет рассуждать со мной об абстрактных принципах. Это просто его принципы. Я тут не при чем! Только такие плешивые интеллигенты как я ищут тайную шпильку в любой философской речи врага. Я ему просто неудобна – как скрип пенопласта по стеклу.
Да я сама во всем… Я упивалась не существующими обидами. Жалела себя. Занималась самобичеванием, а в это время… Боже! Это не насилие ради насилия. Да они ж бьют когда у самих все саднит, горит внутри, и по вине того, кого бьют! Дурацкое сочувствие лишь акцентирует внимание на слабости. Она всегда считала диалог, доверие прогрессом в отношениях. Видимо, для него прогрессом были… И что? Сломанные руки? Но, я все равно не могу смотреть на то, как он все вокруг ломает и крушит. И никогда не смогу.
Ему даже одной власти мало… Он словно все время живет в экстремальной ситуации. Как широкозахватный механизм, он тянет одновременно всё на себя.
Осознает ли он свое «я» отдельно от причиняемых им деструкций? От силового поля вокруг своей спортивной фигуры? Отдельно от того, зачем они тогда поехали в лес на байке? Его тело поглощает душу и…
Прячась от самой себя за этими пафосными мыслями, девушка не понимала, что банально ревнует.
Работа на деструкцию всегда была, есть и будет во много раз эффективнее работы на конструкцию, тут с ним не поспоришь, - продолжала думать Досточка. Но я так не могу – я созидатель, а не деструктор. И очистительная бетанская волна кажется мне волной от взрыва.
Но в одном я была не права.
Он не чудовище. Он просто был собой. А его гордыня – наказание для него самого. На нем же все видно, как на белом бархате.
Чудовище здесь она.
За что, собственно, она его так ненавидит? Он не гуманен? Готов ради своей цели идти по трупам? Размазать по стенке любого? Врезать каждому независимо от потенциальной опасности оного?
И что? Нельзя заставить саблезубого тигра есть мятлик луговой и овсяницу красную. Просто его игра продолжается до его победы - вот так. И любой другой результат - промежуточный.
Он ведь тоже... Он ведь тоже просто не умеет сдаваться. Вот и нашлось нечто общее, надо же, как здорово, - Девушка печально улыбнулась и смахнула слезинку, не дав той упасть жемчужинкой в жухлую траву.
Он честен в своей позиции. И не подл. Он посмел не разделять её интересы? Но надо видеть разницу между воспринимаемым тобой нарциссически, искаженно человеком и человеком реальным, существующим безотносительно к чужим потребностям и страхам - вспомнила она Эрика Фромма.
А она как слепая.
Точнее, как глухая. Ведь чем лучше человека слышат - тем меньше желание кричать.
Она лезет с противным сочувствием не ко времени. Льет керосин в его костер. "Если тебя когда-то предали, это вовсе не значит..." И вспомнить страшно. Это она ковырялась гвоздём в открытой ране, постоянно долбила своей проклятой пяткой по единственному слабому месту.
Это всё её гордыня - считала, что все знает о людях, а тут вдруг не подступиться...
Да как она вообще смела... Боже!
Она думала, что сочувствие – это как прохладная вода. Прозрачная, сквозь нее светит солнце… Это как струящийся водопад – под него можно встать и ловить соленые капли потрескавшимися губами…
Это ни к чему не обязывает, как солнечный свет, как воздух. Но несмотря на всю свою ранимость, теплоту, солнцем она для него не была. Скорее северным сиянием - режущим до крови глаза, ослепительным.
А если бы она попробовала с ним поговорить, объяснить всё это, что было бы? Скорее всего, по шее бы она схлопотала – вот что.
И поделом.
Она – бинт для чужих душ. Это ее главная функция в мире. Благодаря её поразительной восприимчивости к чужим духовным процессам лишь это получается идеально. А ему не нужны бинты. Разве Тамерлан может терпеть жалость к себе?
Она не переносит конфликты – а он не воспринимает уступчивого как личность и не уважает его.
Но она поступает еще хуже.
Точно как до дрожи положительный герой «Синдрома Петрушки» Дины Рубиной, который ей же жутко не понравился. А он ведь тоже белый этик…
Как она.
Этот Пётр - мерзкий манипулятор! И она... Она такая же.
Самые страшные манипуляторы – не Гамлеты, не Гексли и не Еськи. А как раз такие Досточки, как она.
Манипуляции Гамлетов можно сразу увидеть и просто не реагировать, если нервы позволяют.
С творческими этиками еще проще - они манипулируют, чтобы получить гефешт. Чтобы вы вот здесь, сейчас поступили так, как надо им.
Гексли… Покрасьте ему забор, напишете ему курсовик. Ну, би май дестенни ту найт. И все, вы понимаете, ВСЕ! Их этика действует по принципу легонькой местной анестезийки. Их действия похожи на действия… пиявки. Она ведь тоже обезболивает то место, куда кусает. Лишь капелька крови, от вас не убудет. Ну, почти не убудет. Вы только ощутите легкое головокружение после кровопотери, и то в худшем случае. В лучшем же еще и довольны останетесь – ну как же не помочь такому милому и веселому мальчику с курсовиком…
Есенину с его аристократией и принадлежностью к элите, с его самооценкой и склонностью к самооправданию из шести миллиардов населяющих земной шар интересны процентов шесть. А общаться он станет только с четырьмя. Остальные же пойдут гулять, совершенно свободные от этических манипуляций – ибо в райских садах его воображения манипуляции вами ему ни с какого бока не сдались. У него есть занятия поинтереснее. Есенины безопасны для общества. Они по-своему правильны и логичны.
Но не таков ЭИИ. Ему интересен любой называющийся Человеком. На каждого человека, будь то бомж или африканский Король, он смотрит глазами наркомана. Любой будет наставляться на путь добра и света вне зависимости от того, нужно ли это наставляемому.
О нет, он не хочет от вас каких-то нужных ему дел – он хочет ВАС САМИХ переделать.
ЭИИ ничего не нужно от вас и он даже прямо об этом скажет. Самое смешное, что он вам не соврет. Но безбожно соврет самому себе.
Все просто: ему ничего не нужно, ему нужны вы.
Сделайте, что я хочу - но только сами.
Бойтесь людей, которым ничего от вас не нужно – на самом деле им нужно все. И этика маленьких Досточек действует как вирус. В начале вы не почувствуете ничего – легкий симптом. Температурка поднимется, вы даже не заметите. А потом когда вы осознаете, что с вами сотворил этот бессеребренничек, будет поздно. Он уже подсадит вас на себя как на иглу. Это чудо будет смотреть на вас глазами в пол-лица и само же исчезнет когда вы пожелаете. Только вы-то уже не пожелаете, ибо будете уже больны. Он уже распилил вас на куски, из которых будет лепить совсем другого - совершенного! - человека.
Есенин самодостаточен до оторопи – получив желаемое поведение, он отстанет от вас, ибо больше-то ему ничего в вас и не интересно. Да, он манипулирует, но красиво, изящно, и, главное, ЛЕГКО! У него просто низкая энергетика – вот и запитывается от других. Но других при этом по головке гладит, и всем приятно.
Не получив желаемого, не сподвигнув людей на нужные ему действия – может скандал устроить, истерику закатить... Но всего-то! Он лезет, но весьма недалеко. Он не будет пить вас пинтами – так, глоточек. Он не посягает личность. Не меняет вашей принципиальной конструкции.
Гексли размазан по окружающему пейжазу до оторопи. Он сманипулирует Вами и тут же забудет, увидев иной, более привлекательный объект для манипуляций. Но не таков ЭИИ... Вот уж кто точно не забудет Вас и каждую фибру Вашей души. Ибо они не хотят получить от вас то, что надо им – они желают поменять вас самих, но никогда сами себе в этом не признаются. Они делают все осторожно, чуть-чуть. Они «тихо зовут горы по имени, чтоб не спугнуть лавину». И как раз это ужасно. Незаметность того, как они меняют тебя. Подменят собственным идеалом.
…Когда Анна вернулась домой, она сразу подошла к зеркалу. Серые глаза, знакомый узкий шрам на плече. Но со дна зрачков на нее смотрел совсем незнакомый человек.
~~~
Бездна манит не дном, а полетом. Это же так просто!
Жуков пил крепкий черный кофе на своем балконе.
Все «мудрые люди» всегда думают о последствиях, но свободное падение – процесс, слишком завораживающий сам по себе. Он не из тех, кто все рассчитывает и постоянно держит «Последствия!» перед глазами. Иначе, зачем жить? Скучно!
"Если гнать - то по встречной, если жить - то насмерть". И что не понятно?
Он встал и подошел к холсту – его тонкие пальцы взяли кисть, затанцевавшую в них – он рисовал такие картины, от которых у зрителей дрожали руки, и хотелось тут же, не сходя с места сойти с ума.
Странные все-таки люди – такие, как она, - подумал Георгий, проводя первую линию на чистой поверхности холста, - они ведь предпочтут смерть жизни с тем, что обзывает глупым понятием «грех».
Им мало самой жизни – и в этом их главная ошибка. И, если угодно, грех.
Я живой – разве этого мало?
Каждый день мы топчем ногами прах, бывший прежде сиявшими юными глазами живших до нас. Так пей сейчас эту жизнь, вырывай свой кусок солнца – он и так будет твоим очень недолго. Как можно себя винить в том, чему не мог помешать? Глупо.
Да ее самой как будто и нет. Есть лишь набор дурацких принципов, за которые цепляется слабыми руками безвольная сущность. И стоит вытащить один – карточный домик рухнет ко всем чертям. Она так держится за эти свои нравственные нормы просто потому, что их крушение есть крушение ее. Она никогда не сможет встать из пепла, собраться по кваркам без этого своего стерженька доморощенной моральки.
Да что там – она в принципе никогда не сможет подняться из пепла. Случись то, что могло случиться вчера – проклятый штырь так и будет торчать бесполезной железякой и укором этому жестокому миру, который посмел так с ней поступить. Она душу у себя из груди вырвет и сама же на этот штырь морали наколет, как бабочек накалывают на иглу. А нам – смотри на это. И главное – ничего ведь нельзя сделать! Ей ни адвокаты не нужны, ни судьи – она сама себе пишет приговор! И для нее вообще нет авторитетов кроме высших сил и собственной совести. И ты хоть ногу себе отруби, хоть наизнанку вывернись – легче ей не станет, елки-палки. Ведь ее мучает Совесть, и ты хоть в лепешку разбейся…
Но как она тверда в своих дурацких попытках быть для всех Котом Леопольдом! На секунду черный занавес его ненависти качнулся в сторону, приоткрыв нечто, напоминающее… восхищение. Но тяжелые бархатные складки тут же вернулись на место: как удалось этой хрупкой фигурке стать для него персональной гарротой? Почему у него моментально оплавляются предохранители и сетевые фильтры – стоит только этой девочке нарисоваться на горизонте? Почему он чувствует себя не победителем, а варваром в набедренной повязке? Почему возникает ощущение, что он душит котят леской от удочки, или пинает голубей на площади каждый раз, когда он разговаривает с ней?
Он закончил картину и не мог поверить – с холста смотрели ее глаза.
~~~
- И долго ты еще собираешься тут сидеть? – Женька металась по уставленной книжными стеллажами комнате Анны.
- Хватит плакать, - вторила ей Гюгошка, терпеливо обертывая плюшевый плед вокруг беззащитных, мелко вздрагивающих плеч, - пошли гулять, солнышко на улице. Давай чайку тебе налью... Ну что произошло-то в конце концов, ты можешь объяснить?!
- Всё… Хорошо… Анна не могла говорить, ее душили рыдания, - девочки, не волнуйтесь, пожалуйста, ничего не случилось…
- Ах, не случилось? А почему тогда ты не можешь успокоиться уже два часа?
- Я больше не буду…
- Не будет она, - передразнила Ирина, но в голосе слышалась неподдельная забота.
- Я просто… Просто…
По телу волнами пробегала дрожь, и это было страшнее слез.
- Знаю, - прошептала Женька, наклонившись к самому уху Досточки, - ты просто боишься, что он не станет слушать… не знаешь, как показать, что сочувствуешь ему… Что понимаешь… Что его боль как твоя… Так?..
- Я завтра же заберу документы, - сбивчиво говорила Анна, - переведусь в другой ВУЗ. Мне будет очень не хватать тебя, Фиалка, - девушка робко погладила Женьку по волосам, - позаботься о… Впрочем, что я несу – он же голову оторвет любому, посмевшему о нем позаботится. И пожалеть. Решено, завтра. Давно надо было это сделать, а не маячить перед его глазами. И все у всех будет хорошо… Так всем будет лучше…
- Ага, ты думаешь, ему так будет лучше. А еще – ты не ответила на мой вопрос.
- Я не хочу об этом говорить.
- Это не ответ.
Воспитание Анны призывало ее всегда быть вежливой с людьми. И отвечать на все вопросы.
- Да, - выдохнула девушка одним губами и уронила голову на руки. – Но завтра… Деканат… Документы… И когда я уйду из его жизни, может быть, он будет счастлив…
~~~
Но на следующий день, когда вошедший в класс последним Георгий увидел рядом с чуть растрепанной Женькой сиротливо жмущийся к парте пустой деревянный стул – он испытал отнюдь не счастье. Взгляд колючей проволокой обвился вокруг пустоты.
Без предисловий стальная ладонь со всей силы, до синяков сжала точеное плечико, и одним легким движением он развернул Женьку к себе.
- Ну и где эта чертова кукла?!!
Женя не ответила. Только уголки губ чуть тронула улыбка Джоконды. Взглядом она показала на дверь, потом вверх, потом влево, что означало – на втором этаже, в деканате. Они всегда отлично понимали друг друга.
Чуть не сбив с ног ошарашенного таким поведением преподавателя, как раз входящего в аудиторию, он пулей вылетел за дверь.
«Не хватай ее только так, а то напугаешь», - потирая плечо, подумала Женька и опять улыбнулась.
Счет сравнялся. Один-один.
The end.
@музыка: Мельница, "Двери Тамерлана"
@настроение:
@темы: Соционика, Литература, Фанфики
И в завершение... Мне хотелось бы узнать Ваше мнение по вопросу голосования. 
